— Спасибо, Феликс! Спасибо от всего сердца! И вы скрывали это от меня! Благодаря вашей смелости мой сын сейчас жив и здоров. Я всегда буду вам за это благодарна. Считайте этот дом своим домом; его двери будут для вас открыты, когда бы вы ни захотели к нам приехать!
Обернувшись к Полю, Мари прошептала с укором:
— Так значит, тебя ранили в Нормандии, а вовсе не в Коррезе! Почему ты солгал мне, Поль?
— Мама, ты бы так волновалась, если бы узнала, что я уехал в Англию сражаться в рядах тех, кто был с генералом де Голлем и Эйзенхауэром! И потом, партизан не имеет права открывать план операции никому, даже своим родным.
— Но, Поль, я ведь твоя мать! Я имела право знать! И ты, Адриан, ты ведь был в курсе!
— Дорогая, это в прошлом. Я обязан был хранить это в тайне. Главное, что он жив, не так ли?
— Мама, Адриан прав, — воскликнул Поль. — Я здесь, целый и невредимый! И, как сказала бы Нанетт, нет худа без добра — я познакомился с Феликсом, моим товарищем по оружию и спасителем. Послушала бы ты, как он рассказывает о своей родине! Слушая его, я забываю обо всех ужасах той военной операции.
— Поль прав, — поддержал друга Феликс. — Когда я описываю Канаду, то не могу остановиться. Если вам захочется попутешествовать, я буду рад принять вас в Труа-Ривьер. Это очаровательный маленький городок. Мы вместе поедем в Монреаль и в Квебек… Я покажу вам реки Сен-Лоран и Сагеней… Кто знает, может, кто-то из ваших предков поднимался вверх по течению, чтобы ступить на неизвестные земли! Говорю вам честно: моя страна прекрасна, у нас есть и бескрайние леса, и огромные озера, и горы с заснеженными вершинами… Мы стараемся сохранить дикую природу, поэтому в лесах часто можно увидеть медведя, лося или волка. Словом, всех тех животных, о которых упоминают авторы романов о беспокойной жизни трапперов и первых поселенцев.
Еще немного — и Камилла захлопала бы в ладоши. Она уже представила себе, как ступает из лодки на неизведанный берег, где ее ждут удивительные приключения…
— Папа, мама, мы поедем туда, правда? Было бы замечательно поехать за границу, я просто мечтаю об этом! И если Феликс нас приглашает…
Мари, которая уже чувствовала себя очень уставшей, сказала примирительным тоном:
— Посмотрим, Камилла, поживем — увидим. Какой оживленный у нас получился вечер! Теперь же, я думаю, пора укладываться спать. Доброй ночи, Поль! До завтра, Феликс!
— Турлу! — отозвался тот.
Мари, Камилла и Адриан застыли от удивления на первых ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Увидев их лица, Поль расхохотался.
— Я совсем забыл вам сказать, что у наших соседей из-за океана презабавная манера здороваться и прощаться. Вместо «До свидания!» типичный канадец скажет «Турлу!». В этом слове — все самые лучшие чувства, которые испытывает к вам собеседник. Оригинально, не так ли?
Члены семейства Меснье обменялись лукавыми взглядами и хором произнесли:
— Турлу, Феликс!
Камилла прыснула, но Мари с беспокойством посмотрела на дверь бывшей гостиной, которая стала теперь обычной жилой комнатой. Она сказала тихо:
— Чш! Тише! Я совсем забыла о нашей Нанетт. Не будем ее будить. Слава Богу, сегодня она легла пораньше, а то бы своим ворчанием испортила нам вечер. Наша славная Нан и слова не хочет слышать о войне!
Они молча разошлись по своим комнатам. Очень скоро солидный особняк доктора Меснье, расположенный на центральной площади городка, погрузился в темноту.
Мари долго не могла уснуть. Она еще не вполне оправилась от пережитого во сне ужаса и потому думала о жестокостях войны, которая стольких одела в траур и так сильно потрясла всю страну. На сердце у нее было тяжело. В памяти всплыли знакомые строки:
Долгие песни
Скрипки осенней,
Зов неотвязный
Сердце мне ранят,
Думы туманят
Однообразно.[2]
Строки из стихотворения Поля Верлена, которое ее ученицы заучивали на память, внезапно вызвали у нее желание заплакать. Эти строчки стали зашифрованным посланием, которое передали по Би-би-си, чтобы сообщить слушателям о высадке союзников в Нормандии. Сердца слышавших их французов заставила трепетать надежда: их скоро освободят! Во всех домах Франции, где было радио, нарастало нетерпение, в то время как на берегах Атлантики готовились сражаться насмерть.
Мари потянулась к прикроватному столику и достала из ящичка сложенный носовой платок. Адриан, который успел задремать, проснулся. Удивленный, он спросил:
— Тебе снова приснился страшный сон, дорогая?
— Нет, не беспокойся. Мне просто не спится.
Адриан притянул ее к себе. Она прижалась к его груди, устроила голову на плече. Он пробежал пальцами по гармоничному овалу ее лица, и только тогда его пальцы ощутили на щеках жены следы слез.
— Ты плачешь?
— Уже нет! Я думала о войне. Но теперь я буду смотреть только вперед!
Адриан, успокоившись, нежно обнял ее, потом его губы нашли губы Мари. Они поцеловались…
Колокол на церковной колокольне прозвонил один раз.
Глава 2 Под звуки аккордеона
26 декабря 1945 года
Мари перетирала вымытую после ужина посуду. Из радиоприемника, который стоял возле печки, лилась мелодия — играл аккордеон. Обычно, услышав виртуозную игру Жана Сегюреля, а это был именно он, хозяйка дома начинала пританцовывать. Но сегодня веселой музыке не удалось рассеять ее грусть. Мари вздохнула и сама удивилась тому, как легко по щеке покатилась слезинка.
— Какая я глупая! — прошептала она. — После этого ужасного сна я так легко расстраиваюсь и плачу…
Она поставила салатник на полку в буфете и нашла в кармашке кофты носовой платок.
Волна меланхолии, накрывшая ее, никак не хотела уходить. Мари продолжала плакать, когда в кухню вошла старушка в черном платье и с традиционным лимузенским чепцом на седых волосах. Ее домашние туфли почти неслышно скользили по красной плитке пола. Мари, которая стояла закрыв лицо руками, не заметила, как та вошла.
— Курочка моя, что с тобой? — спросила старушка с сильным лимузенским акцентом. — Что-то я не припомню за тобой привычки рыдать, как кающаяся Магдалина, наедине с мойкой!
— Сама не знаю, что со мной, Нанетт! Я думала о войне… о прошлом… о моем детстве… Дом теперь кажется мне таким пустым, ведь Поль и Феликс уехали! Мне было так радостно в эти праздники, когда они были с нами! Я пыталась уговорить их остаться до первого января, но безуспешно. Феликсу нужно было вернуться в Париж, Поль захотел поехать с ним. Этот замечательный юноша уезжает домой, в Канаду, на корабле, который отплывает из Гавра. Думаю, я бы не решилась пересечь на корабле Атлантику — океан такой огромный! И все же мне придется, если я решусь когда-нибудь побывать в Квебеке…
— Ну и ну! Ехать в такую даль, в страну дикарей, да еще в твоем возрасте!
— Нан, дорогая, канадцы совсем не дикари! И доказательством тому служит то, что они почитают Пресвятую Деву после чуда Сагенея.
— А кто такой этот Сагеней?
— Нанетт, это не человек, это название реки и фьорда.
— Вот еще понапридумывали слов — Сегеней, фийорд… Думаешь, если стала учительницей, то все вокруг полные олухи?
Мари улыбнулась. На секунду она представила, как колоритная Нанетт сходит по трапу корабля на берег в Квебеке, и ей стало еще веселее.
— Ну как тебе объяснить, ты ведь даже не видела океан! Попробуй представить огромную реку с обрывистыми берегами или озеро с морской водой. Вот так и выглядит фьорд. Феликс рассказывал нам красивую легенду об этом месте. В XIX веке один торговец чуть было не погиб, пересекая Сагеней на повозке, в которую была впряжена лошадь…
Нанетт хлопнула себя по бедрам и насмешливо посмотрела на Мари.
— Ну конечно, расскажи мне, что твой торговец всерьез думал перебраться через озеро на повозке с лошадью!
— Ты сначала послушай, а потом говори! Нан, в Квебеке бывает так холодно, что термометры показывают минус сорок и даже больше. И зима у них длиннее, чем у нас. Поэтому в зимние месяцы ручьи, реки и озера покрываются коркой льда. Вот этот человек, некий Шарль-Наполеон Робитай, и решил переправиться через Сагеней, но лед под тяжестью упряжки проломился. Это была верная смерть! Наш славный торговец был человеком верующим, поэтому он стал просить Пресвятую Деву его спасти.