Нанетт слушала, покачивая головой, потом проговорила изменившимся голосом:
— Ваши речи хороши, но я скажу, что для стариков это радио — сущее наказание! Нас больше никто не слушает! Молодые хотят слушать дикторов! Меня это расстраивает. Я больше ни на что не годна и прекрасно это вижу… Включайте скорее ваше радио…
И тут, ко всеобщему изумлению, Нанетт заплакала. Она приоткрыла рот, как если бы ей не хватало воздуха, крупные слезы стекали у нее по щекам.
Это расстроило собравшихся. Камилла вскочила одновременно с матерью.
— Бабушка! — вскричала она встревоженно.
— Нан, дорогая, что с тобой? — спросила Мари.
— Никто со мной больше не считается в этом доме…
Эта жалоба, такая несправедливая, встревожила Мари. «Уж не теряет ли Нанетт рассудок?» — подумала она.
В установившейся тишине Нанетт поднесла руку к груди. Рыдания прекратились так же неожиданно, как и начались, но выражение лица старушки стало странным.
— Господи, у нее приступ! — вскричала Амели. — Ей плохо с сердцем!
— О нет! — пробормотала Мари, готовая заплакать. — И Адриана нет дома! Нан, дорогая, прошу, скажи что-нибудь!
Леон встал, он был очень бледен.
— Нужно дать ей водки! — заявил он.
Перепуганная Камилла подбежала к буфету, в котором Мари хранила спиртное, и дрожащими руками налила водки в маленький стаканчик.
В свете огня и свечей сморщенное лицо Нанетт было страшным. Испуганная Мадлен закрыла лицо руками и прижалась к своей маме Тере. Мелина же стояла и бесстрастно ждала развития событий.
— Выпей, моя Нан! — умоляла Мари, подавая той стаканчик. — Умоляю!
Вмешалась Жаннетт. Она опустилась на колени рядом с Мари и тоже стала уговаривать старушку:
— Выпейте, бабушка Нан!
Нанетт напряглась и сделала пару глотков. Она задышала в обычном ритме, покрасневшие веки приоткрылись. Все смотрели на нее. Наконец к Нанетт вернулся дар речи:
— Вот несчастье! Думала, все — настал мой смертный час! У меня так болело здесь…
Взволнованная Мари увидела, что старушка тычет в свою шерстяную кофту слева, под грудью.
— Нан, моя Нан, как же ты меня напугала! Адриан осмотрит тебя, как только вернется. Наверняка это снова твое сердце!
Мари поспешила обнять свою приемную мать за шею. Гости и домочадцы вздохнули с облегчением и стали забрасывать едва пришедшую в себя старушку вопросами. Та, словно желая скрыть свою слабость, отвечала спокойно и даже с некоторой гордостью — она явно была довольна таким вниманием.
Камилла, которая еще не отошла от пережитого страха, стала нарезать пироги с орехами и яблочный флонард.
— Бабушка, съешь что-нибудь! — сказала она громко. — Тебе сразу станет лучше!
— Не откажусь, моя курочка!
Вечеринка продолжалась, однако тень озабоченности омрачила чело Мари. Мелина, воспользовавшись моментом, подошла к приемной матери и погладила ее по руке. И не без задней мысли…
— Можно я пойду с Мадлен в свою комнату, мама Мари? — попросила она. — Я хочу показать ей мою красивую куклу!
— Конечно идите, но нужно спросить позволения и у мамы Тере.
Мелина поморщилась, но поспешила подчиниться.
— Можно Мадлен пойти со мной в мою комнату?
— Конечно! — ответила мадемуазель Берже, бросая на Мари многозначительный взгляд. — Это ее развеселит!
Мари поняла: приступ, случившийся с Нанетт, испугал девочку.
Мелина тотчас же схватила Мадлен за руку и повела к лестнице. Мадлен, девочка послушная и ласковая, последовала за ней без возражений. Девочки вышли из кухни. Едва оказавшись в вестибюле, Мелина щелкнула выключателем. Загорелась электрическая лампочка, на мгновение ослепив их. Однако их глаза быстро приспособились к яркому, по сравнению с мягким освещением кухни, свету.
— Я не люблю темноту! — шепнула Мелина маленькой Мадлен. — Под лестницей прячутся чудовища! Скорее бежим по ступенькам!
Мадлен послушалась и побежала наверх, испуганно глядя по сторонам. Ее страхи улетучились, стоило ей увидеть комнату Мелины. Открыв ротик от изумления, малышка замерла на пороге, любуясь розами и сиренью на обоях, красивым желтым атласным одеялом, миленькими кружевными занавесками… Это многоцветье поразило ее, особенно в сравнении со скромно отделанной приютской спальней. Наконец Мелина показала ей свою куклу.
— Посмотри, какая красивая! И у нее есть настоящие одежки! Я сложила их в своем комоде. Нет! Не трогай, ты ее испачкаешь! Тебе еще рано иметь такую куклу, большую и красивую!
— У меня чистые руки, — несмело возразила девочка. — Я только хотела потрогать ее платье… И это неправда! У меня тоже была кукла, такая же красивая, как эта! Мама Тере мне подарила! Она была почти такая же, вспомни! И это ты ее сломала! Ты и еще одна старшая девочка, Дениза!
Мелина обиженно поджала губы. Она-то думала, что та история давно забыта! Минуту она молчала, подыскивая себе оправдания:
— Во-первых, я сломала не нарочно! А во-вторых, ты сама во всем виновата! Ты не хотела дать ее нам поиграть! Вот мы и…
У Мадлен на глаза навернулись слезы. Снова этой ужасной Мелине удалось ее расстроить! Разве могла она забыть ту историю с куклой? Когда она получила этот подарок, зависть других девочек к ней, «почти дочке мамы Тере» удесятерилась. Девочке постоянно приходилось терпеть насмешки и придирки, но она никогда не жаловалась своей покровительнице.
— Мы не смогли ее починить, — добавила Мадлен. — А когда я заплакала, ты стала надо мной насмехаться!
— Естественно! Ты была такая страшненькая с красным носом, — сквозь зубы проговорила Мелина. — А теперь у меня есть старшие сестры, брат и родители. Они подписали бумагу у матери-настоятельницы. И я теперь навсегда их дочка. Мой папа доктор. А у тебя есть только мать, и она никогда не станет тебе настоящей мамой! Я это знаю, я слышала, как мама вчера это сказала…
Мелина уже не могла остановиться. Холодный гнев заставлял ее говорить маленькой Мадлен все новые и новые гадости, подстерегая момент, когда появятся первые слезы. Мадлен закрыла уши ладошками. Она ничего не хотела слышать. Если бы только она осмелилась, то убежала бы к маме Тере на первый этаж. Обозленная Мелина стала тянуть ее за руки, чтобы принудить слушать. Ни за что Мадлен не спрячется от ее мести! Все эти годы она, Мелина, завидовала ей, ревновала… Она приблизила лицо к лицу младшей девочки и почти крикнула:
— Ты — всего лишь сирота! А я — нет! И не вздумай никому рассказывать, что я сейчас тебе говорю! А если расскажешь, я обрежу твои красивые косы прямо возле ушей!
У Мелины не хватило времени на другие угрозы: дверь комнаты распахнулась и вошла Камилла. Она не слышала последних слов своей приемной сестры, но по виду девочек сразу догадалась, что происходит что-то необычное. Мадлен выглядела жалкой, ее глаза блестели от слез.
— Что вы тут замышляете? — спросила Камилла, удивившись тому, что они не заняты игрой в куклы. — Мадлен, уж не плачешь ли ты?
— Нет! — прошептала девочка.
Камилла с подозрением посмотрела на Мелину, но та улыбалась с самым невинным видом. Камилла не знала, что и думать. На лестнице ей почудился злой, насмешливый голос, совсем не похожий на голос Мадлен. Она сказала сухо, обращаясь к приемной сестре:
— Что ты ей наговорила?
— Ничего, Камилла! Я показала ей куклу, и она расстроилась, потому что ее кукла сломалась!
Голубые глаза Мелины уже не казались невинными, они потемнели от злости. Камилла про себя это отметила. Теперь сомнений не оставалось: она поймала Мелину на злой выходке. Искренне огорченная этим открытием, она решила отложить объяснения на потом — сейчас было важнее утешить Мадлен. Камилла присела, и малышка, дрожа всем телом, бросилась к ней в объятия, счастливая оттого, что спасение пришло так быстро. Камилла стала гладить ее по вьющимся волосам, тихонько баюкая, чтобы успокоить и прогнать страх, который она, похоже, только что испытала.
Странное чувство родилось в душе Камиллы, и одновременно с ним появилась мысль, которая часто посещала ее в последующие годы: «Если бы ОНА стала моей маленькой сестричкой! Такая хрупкая, такая ласковая…»