— Да, ты прав! У Элоди злой язык и она завистливая, но чтобы провернуть это дело с письмами… Для этого она недостаточно хитра. Но то, что говорится в письме о Мелине, — это просто ужасно! Теперь люди будут думать, что она — моя родная дочь, которую я сначала бросила, а потом забрала! Прощай моя репутация преподавателя!
— Никто не поверит в эти бредни, дорогая!
Мари вдруг вскочила на ноги, подбежала к двери и прижалась к ней ухом. Обернувшись, она прошептала:
— Тише! Девочки спускаются по лестнице! Сходи в «Сюдри», если считаешь, что это стоит сделать. Я же найду занятие для своих рук и головы, иначе совсем расклеюсь. Я и так не знаю, на каком я свете…
Адриан ласково обнял жену. Ему хотелось бы утешить ее, уверить, что все уладится само собой, но… он в этом сомневался. Этот поклеп мог серьезно попортить им жизнь. Он нежно поцеловал Мари и шепнул ей на ушко:
— Будь сильной, моя любовь! Мы не одиноки, помни об этом! К счастью, у нас есть друзья, настоящие друзья!
Мари смахнула набежавшие слезы и тихо сказала:
— Возвращайся поскорее! Я так нуждаюсь в тебе! Я люблю тебя…
***
Адриан вернулся через час и сразу же поднялся в спальню, где Мари как раз меняла простыни. Она, взглянув на мужа, спросила с беспокойством:
— Ну что?
— Что… Я разочарован, если не сказать больше! Сначала люди не решались со мной заговорить, рассказать открыто о том, чем были заняты их головы. На меня смотрели искоса, морщились, перешептывались… А я все это терпеть не могу, ты меня знаешь!
Мари подбежала к Адриану и обняла его.
— Но ведь там были Жан-Батист Канар и мсье Лажуани, верно? — шепотом спросила она. — Что они говорят?
— Разумеется, они на нашей стороне! Они рассказали мне о полученных письмах и посоветовали не забивать себе этим голову, не обращать на писульки внимания. А я, который собирался во всеуслышание заявить, что все это — подлая клевета, я… не осмелился это сказать. Словно побоялся нарушить некий обет молчания… Меня избегали, и это напомнило мне о войне. Мари, как эти люди, которых я столько лет лечу и которые нас хорошо знают, могут сомневаться в нашей порядочности?
— Они не сомневаются, дорогой! Они смущены и, конечно, обеспокоены! Представляю, что ты почувствовал! Сегодня утром, когда я ходила за покупками, я ощутила себя чужой в этом городке!
Они обнялись и оба закрыли глаза, словно пытаясь укрыться от всех в своей любви. Мари так хотелось вдруг проснуться и осознать, что вся эта история с письмами — лишь дурной сон…
— Дорогая, послушай меня! — сказал Адриан. — Мы должны продолжать жить как обычно. Давай насладимся этим днем отдыха! Камилла приезжает домой только на выходные, поэтому не будем портить ей и себе настроение! Я сегодня не работаю, и, надеюсь, срочных вызовов не будет. А если тебе понадобится выйти из дому по делам — веди себя как всегда! И смотри людям в глаза. Помни: нам не в чем себя упрекнуть. Ты ведь сама понимаешь: подобные анонимные письма имеют целью посеять сомнения, вызвать подозрительность. Нам нужно быть сильными!
— Обещаю, я буду сильной, Адриан! Я уже знаю, что Дрюлиоли так же шокированы, как и мы, на них можно положиться. Если понадобится, они замолвят за нас словечко…
Мари подарила супругу легкий и нежный поцелуй. Она понимала, что он глубоко уязвлен клеветой, которая в это самое время с быстротой молнии распространяется по Обазину.
— Сегодня я напеку блинчиков, и мы все вместе будем слушать радио! Мелина спустится к нам, а чтобы ей было теплее, мы посадим ее в кресло. Я не желаю впускать несчастье в наш дом!
Адриан улыбнулся, но на сердце у него по-прежнему было тяжело. Он не мог забыть об угрозах анонима. Подойдя к окну, он посмотрел на городскую площадь. Вспоминался тот мрачный период, когда коллаборационистов расстреливали без суда и следствия; ему даже показалось, что он слышит ружейные залпы, крики ненависти… Потом он вспомнил, каково это — быть маки… Много дней они прятались по лесам, опасаясь доноса, появления немецкого патруля… Сердце его сжалось, когда он вспомнил о молодых партизанах, которые погибли во время внезапной вражеской атаки.
Мари уже почти закончила перестилать постель, когда обратила внимание на то, что Адриан довольно долго стоит у окна. Она встревожилась.
— Адриан, может, спустишься в гостиную и почитаешь немного у теплой печки…
— Да, ты права, — пробормотал он. — Ничто так не помогает забыть о том, сколько ненависти таится в иных людях, которые просто не могут жить спокойно, как хорошая книга. Мари, как ты думаешь, можно ли где-нибудь обрести покой?
***
Шли дни, кошмар продолжался. С вечерней почтой в понедельник в дом семьи Меснье принесли еще одно письмо, следующее — в среду. Расстроенная Мари-Эллен пришла сказать, что и ее родители получили еще одно письмо с теми же обвинениями.
Камилла вернулась в пансион, не подозревая, о чем гудит городок. Мелина сильно кашляла и, на этот раз, к большому облегчению Мари, снова не пошла в школу. Не встречаясь со своими школьными подружками, девочка еще на какое-то время будет оставаться в неведении. Злословие отравляет жизнь не меньше, чем худшая из болезней…
Нанетт, будучи в курсе событий, проявляла чудеса сдержанности! Эта история с письмами еще больше сблизила их с Мари. Старушка престала ворчать и жаловаться и старалась всячески подбодрить «свою курочку». Она расточала Мари такие ласки, словно та вдруг снова стала маленькой девочкой, нуждающейся в защите и утешении.
Одно удивляло Мари: складывалось впечатление, что слухи, спровоцированные «обличительными» посланиями, не проникли за стены аббатства. Мама Тере и мать Мари-де-Гонзаг вели себя как обычно. Однажды Мари выпалила Адриану:
— Я уверена, они знают! Просто не осмеливаются заговорить со мной об этом, вот и все! И я, идиотка, тоже молчу!
— Ты ошибаешься, дорогая! — отозвался он и обнял ее. — Признаюсь тебе, большинство моих пациентов делают вид, что ничего не знают об этой истории с письмами. За исключением двух-трех кумушек, которые пару раз намекали, что им кое-что известно.
В пятницу Нанетт с нетерпением ожидала возвращения Мари из школы. Стоило той переступить порог, как она протянула ей четвертое письмо.
— Держи, моя курочка! Еще одна мерзость! Мой тебе совет: просто возьми и брось его в огонь! Я специально надела очки и проверила почтовый штамп. Оно опять пришло из Лиможа.
— Я не хочу его открывать. — Мари вздохнула. — Хватит с меня этих писем! И этот бесконечный дождь… Как будто без него мало огорчений!
Обе женщины посмотрели в окно. Небо было сплошь затянуто свинцово-серыми тучами, и казалось, что наступила ночь. Шел сильный дождь. В печной трубе завывал ветер, и под его порывами капли воды попадали даже на плитку кухонного пола. Сад выглядел унылым и грязным. Мари запомнила эту неделю на всю жизнь.
— Я не могу так больше, моя Нан! Сколько еще это будет продолжаться? Адриан совсем извелся, ты и сама это знаешь. Ты заметила, что в его волосах добавилось седины? Бедный, он так нервничает…
— И есть отчего! А я вот что тебе скажу: на вас навели порчу! Если бы моя бедная подружка Маргарита была жива, она бы вам пособила. Она хорошо разбиралась во всяких наговорах и колдовстве! Ты предупредила Лизон?
Мари отрицательно помотала головой. Она решительно отвергла идею рассказать о том, что происходит, своим старшим детям. Как однажды сказал ей Поль, «у каждого свои проблемы».
— Да и зачем? Они не смогут нам помочь. Матильда только посмеется, Лизон и Поль станут волноваться. Нет, давай пока не будем этого делать.
— А я еще раз тебе скажу: когда такое случается, нужно друг дружку поддерживать! — пробурчала Нанетт. — На то и семья, моя крошка!
Мари поцеловала старушку, и они приготовили себе по чашке напитка из цикория.