— Но что такого плохого он сделал? — осмелилась она спросить. — Вы все от нас скрываете, как будто мы с Мелиной дети!
Мари, которая еще не оправилась от треволнений, вызванных разговором с Гереном, такая настойчивость дочери рассердила, так что ответила она довольно жестко:
— Это тебя не касается, Камилла! И, по моему убеждению, вы еще недостаточно взрослые, ни ты, ни Мелина! А потому делай, как тебе говорят, и не пытайся разобраться в этой истории!
Эти резкие слова моментально положил конец дискуссии.
С этого четверга начался самый мрачный период в жизни Камиллы. Взрослые не желали делиться с ней своими заботами и рассказывать о том, что она так хотела знать! С горечью приходилось признать, что родителям трудно смириться с тем, что их дети взрослеют. А ведь она уже девушка! Ну нет, нужно сделать так, чтобы родители, наконец, посмотрели на вещи реально!
Упрятав в тайные уголки души свою печаль, девушка всю свою нежность отдавала Мелине, а та пыталась утешить сестру:
— Вот увидишь, он вернется! Наверняка он заметил тебя в окне! Ты была такая миленькая! Он вернется, я уверена!
Через некоторое время Камилла узнала от своей невестки Лоры, что молодой банкир выдал Полю столь желанную ссуду. Эта новость ее взволновала. Значит, она с самого начала была права: семья ополчилась против великодушного человека, вовсе не заслуживавшего столь враждебного отношения. Вместе с этой уверенностью вернулась и надежда. Поддерживаемая Мелиной, Камилла снова предалась романтическим мечтам.
— Он вернется! — говорила она приемной сестре. — И раз он помог моему брату, все уладится!
Но Гийом Герен перестал появляться в Прессиньяке, и уж тем более он не приезжал больше в Обазин.
Глава 24 Матильда
Июль 1951 года
Сад дома семьи Меснье был огорожен высокими стенами, о которые разбивались шумы городка. Тишина царила в этом зеленом уголке, где розовые кусты и гортензии соседствовали с декоративными кустарниками — бирючиной обыкновенной, лавровишней, камелией, японской айвой. Над всем великолепием царила величественная ель. Сад был очаровательным местом, и обитатели дома с удовольствием отдыхали здесь в жаркие летние дни, наслаждаясь прохладой.
Нанетт спала в старом ивовом кресле, которое обожала. Мари, устроившись под липой, тихонько напевала себе под нос, чтобы не разбудить свекровь. Она листала модный журнал, подыскивая модель платья для Камиллы.
«Ну чем они могут там заниматься? — спрашивала она себя. — И почему девочки сидят в доме в такую прекрасную погоду? Им лучше было бы в саду, вместе с нами! И потом, я не могу выбрать модель без самой Камиллы!»
Со второго этажа донесся смех. Снисходительно улыбаясь, Мари встала и направилась к застекленной двери, открывающейся в коридор. В доме было темно и прохладно.
Как бы ей хотелось провести эти несколько спокойных часов после полудня с Адрианом! Мари давно смирилась с тем, что работа врача в сельской местности имеет свои особенности, но все чаще и чаще постоянные отлучки мужа ее раздражали. Время шло, и ей хотелось бы почаще делить моменты счастья с тем, кто так сильно ее любил. Пока Мари о нем вздыхала, Адриан находился у постели старика на соседней ферме, недалеко от речушки Куару.
«Поднимусь-ка я к этим девицам и посоветую им пойти прогуляться… если сидеть со мной в саду им скучно!» — подумала она по пути в кухню, где собиралась попить воды.
В комнате с закрытыми ставнями прежней сироте из «Волчьего Леса» взгрустнулось. Дистанция, которая возникла между ней и девочками, заставляла ее то и дело вспоминать о своем возрасте. Камилла и Мелина росли, все сильнее становилось их желание избавиться от родительской опеки, и Мари все чаще оказывалась дома вдвоем с Нанетт. Разрыв между поколениями был налицо, и это печалило Мари. Она сожалела о тех днях, когда девочки были младше, — тогда они так хорошо понимали друг друга! В доме звенел смех, он был наполнен жизнью, на лестнице постоянно звучали торопливые шаги… Теперь об этом остались одни воспоминания. Присутствие внуков оживляло большой дом во время семейных праздников, но это случалось все реже с тех пор, как Лизон и Поль с семьями обосновались возле Прессиньяка.
«Как быстро летит время! — пожаловалась самой себе Мари. — Камилле восемнадцать, и она будет учиться в Эколь Нормаль. Приходится признать, что она уже не девочка, но красивая и видная девушка… почти женщина. А моей маленькой Мелине уже шестнадцать! Она такая же хорошенькая, как Леони, и становится все больше на нее похожа…»
Через открытую дверь из сада влетела оса и отвлекла Мари от невеселых мыслей. Резким движением руки она прогнала насекомое, которое направилось было к лестнице. В то же мгновение кто-то постучал во входную дверь.
«Интересно, кто мог прийти в такое время? Наверное, кто-то из пациентов…»
Мари открыла и не сдержала удивленного восклицания: на пороге стояла Матильда в белом наряде и широкополой шляпе из соломки.
— Здравствуй, мам! Как видишь, я еще не забыла дорогу домой! Мне захотелось снова побывать в Обазине! Можно войти?
— Конечно! Ты… одна?
— Да, мам. Я не настолько глупа, чтобы привезти с собой Жиля.
Матильда говорила спокойно и приглушенным голосом. Ее сдержанность и серьезный взгляд озадачили Мари.
— У тебя ведь ничего плохого не случилось? — спросила она. — Дорогая, прости, что спрашиваю об этом, но ты ведь так давно нас не навещала! Последний раз ты приезжала как минимум год назад! Ты приехала на машине, как я вижу?
Мари посмотрела на припаркованный перед домом маленький черный автомобиль.
— Разумеется! Мне захотелось поцеловать бабушку и поболтать немного с тобой и с Камиллой.
Матильда намеренно не упомянула о Мелине, и в этом не было ничего удивительного. После их последней ссоры в день монастырской ярмарки молодая женщина игнорировала свою приемную сестру. Мари не стала делать ей замечание — к чему ссориться с Матильдой спустя пять минут после ее приезда? Она была слишком рада своей неожиданной гостье, чтобы портить этот момент упреками.
С тех пор как Матильда стала жить одним домом с Жилем, своим компаньоном и любовником, Мари старалась поддерживать с ней контакт. Дважды в месяц она ездила в Брив, чтобы повидаться с дочерью. Обычно они общались за столиком в ресторане. Они обедали, обсуждая дождь или хорошую погоду, успехи Поля, оценки Камиллы… Семейные дела были лейтмотивом разговора. По взаимному молчаливому уговору они никогда не затрагивали деликатных моментов. Матильда оживляла беседу смешными историями, приключившимися в ее салоне, и с присущим ей чувством юмора описывала капризы некой супруги видного горожанина или требования молоденькой секретарши. Мари смеялась от души, на некоторое время забывая обо всех своих заботах.
Слава Богу, им удалось сохранить связывавшие их узы. Делая над собой огромные усилия, Мари терпела ситуацию, которую абсолютно не одобряла. Что до Матильды, то она старалась сконцентрироваться на разговоре с матерью и хотя бы этот час не думать о своем любовнике. Жиль стал единственной целью ее жизни, ее кислородом, ее наркотиком!
Однако мать об этом даже не подозревала. А вот Адриан имел правильное представление о той страсти, какую испытывала его приемная дочь. Пусть он и не одобрял поведения Ману, но понимал, что они с Мари ничего не смогут изменить. По роду своей деятельности доктор Меснье общался с разными людьми, чьи жизни порой складывались весьма непросто. Недуги тела часто соседствуют с болезнями души… Он наблюдал и учился смотреть, не осуждая, помогать, не унижая, понимать, не осуждая… Словом, время сделало его философом.
Приученная руководствоваться строжайшими нормами морали, Мари на многое реагировала как учительница. Первым ее порывом было отринуть, не вдаваясь в подробности, то, что не могла принять ее набожная натура. Жиль до сих пор не развелся, и, по ее мнению, пара жила во грехе. Однако ей не хотелось терять Матильду, а потому она заставила себя смириться. Этот постоянный конфликт между отрицанием и приятием глубоко ее ранил, однако она очень старалась, чтобы дочь ничего не заметила.