Всему свое время.
Он убрал со стола. Отнес посуду на кухню и поставил в раковину. Вернулся в гостиную и начал вяло просматривать кассеты и диски.
«Одиннадцать сантиметров моего тела», – подумал он и вдруг вспомнил фотографии, которые видел утром.
Мужчина без головы из Берена.
Без головы, рук и ног.
«Могло быть и хуже», – подумал он.
Как раз от пятидесяти до шестидесяти, как утверждает Меуссе.
Очень похоже. Быть может, они вообще ровесники? Пятьдесят семь. Почему бы нет?
Да, могло быть намного хуже.
Через десять минут он ехал в машине, включив на всю громкость хор Монтеверди. За полчаса еще не должно стемнеть. Времени предостаточно.
Он просто хотел взглянуть. Ничего больше. В конце концов, он все равно не был занят ничем другим.
Как говорится, всему свое время.
– Как личная жизнь? – поинтересовался Мюнстер, садясь рядом с Роотом в его старый «ситроен», – надо ведь о чем-то говорить и помимо работы.
– Хуже некуда, – ответил Роот. – Порой думаю, что мне надо сделать укол, который навсегда бы избавил меня от инстинктов.
– Вот как, – отозвался Мюнстер, уже пожалев, что затронул эту тему.
– С женщинами происходит что-то странное. По крайней мере с теми, что мне попадаются. На прошлой неделе познакомился с одной дамочкой – рыжеволосой красоткой из Оостербрюгге, она здесь в городе на курсах для медсестер. Мы сходили в кино, потом в «Крауз», а потом, когда я спросил ее, не хочет ли она зайти ко мне выпить немного вина и закусить его сыром, знаешь, что она ответила?
– Ума не приложу.
– Что ей надо домой к своему парню, который приехал в город и дожидается ее в сестринском общежитии.
– Ужас, – согласился Мюнстер.
– Да вообще кошмар, – продолжил Роот. – Наверное, я уже стар, чтобы бегать за женщинами. Может, попробовать дать объявление в газету. Курман из оперативного отдела нашел себе так очень даже ничего… но тут, конечно, нужна доля везения.
Он замолчал, сосредоточившись на обгоне голубого мебельного фургона. Мюнстер зажмурил глаза, когда прямо перед ними появился трамвай номер двенадцать. Через минуту он решился их открыть, и оказалось, что они чудом вывернули.
– А у тебя как дела? – спросил Роот. – По-прежнему все безоблачно с самой красивой женой полицейского в мире?
– Настоящий рай, – ответил Мюнстер и, на секунду задумавшись, понял, что сказал практически чистую правду.
Синн – это все-таки Синн. Единственное, что его иногда беспокоило, это вопрос: что такая женщина могла найти в нем, низкооплачиваемом полицейском, который на десять лет ее старше и который так много работает, что почти не видит ни ее, ни детей? Иногда казалось, что он получил от жизни нечто, чего совсем не заслуживал. И что когда-нибудь придет расплата.
Впрочем, зачем волноваться? У него счастливый брак и двое детей; может, нужно просто это с благодарностью принять. Во всяком случае, обсуждать это с криминальным инспектором Роотом ему хотелось меньше всего.
– Тебе бы надо сбрить бороду, – сказал он вместо этого. – Если бы я был женщиной, меня бы этот мох не возбудил.
Роот провел рукой по подбородку и задумчиво взглянул в зеркало заднего вида:
– Иди к черту. Не так уж и плохо она выглядит. Не уверен, что ты знаешь, чего хотят женщины.
– Ну хорошо. Как знаешь. Что будем делать с Меуссе?
– Придется пригласить его выпить, как обычно, – сказал Роот, подъезжая к зданию судмедэкспертизы. – А ты как думаешь?
– Да, так будет проще всего, – согласился Мюнстер.
Судмедэксперт Меуссе еще не закончил общение с сегодняшними трупами, и, чтобы ему не мешать, Мюнстер и Роот решили подождать его в кабинете.
Он пришел на двадцать минут позже назначенного времени, и Мюнстер понял, что денек у того выдался не из легких. Его тощее воробьиное тело напоминало скелет больше, чем когда-либо, лицо совсем посерело, а глаза за толстыми линзами очков, казалось, еще глубже запали в глазницы – видимо, наглядевшись за день на зло и извращения этого мира. Сам Мюнстер не смог смотреть на обезглавленный труп дольше пяти секунд воочию и десяти на фотографиях. Бедняга же Меуссе, по его предположению, копался сегодня в этом гнилом мясе часов десять – двенадцать.
Меуссе молча кивнул и повесил на крючок у двери свой запачканный белый халат. Вымыл в раковине руки и накинул лежащий на столе пиджак. Пару раз провел ладонью по совершенно лысой голове и вздохнул: