– Не помешаю?
Мужчина, белый, лет под сорок, ровесник, значит, одет прилично, пива тоже заказал. Места кругом полно. Компании хочет? Почему бы и нет?
– Валяйте.
– Не был здесь давно.
– А что, хорошее заведение?
– Нет, я имею в виду в городе. Учился тут, потом женился, а потом сбежал. Шлея, как говорится, под хвост попала. Приключений захотелось, вот и подался в южные штаты.
– Выходит, нагулялись?
– Вроде того. Сказать по правде, совесть заела. Здесь сынишка растет. Пять лет меня не было. Столько пропустил. Бывшая, небось, и на порог не пустит. Поделом конечно, что уж. А вы женаты?
Хэнк до сих пор смотрел на сотрапезника мельком, краем глаза. Он ведь только из вежливости согласился разделить компанию. Задушевных бесед вести не собирался, рассиживаться тоже некогда. Но прямо взглянув в лицо, вдруг встрепенулся, обрадовался, расплылся в улыбке:
– В местном колледже учились, говорите?
– Точно так.
– Майк?! Майк Дуглас! Не помнишь меня?
– Хэнк Зановски! Как же! Здоро́во приятель! Вот это встреча. Извини, не признал тебя сразу.
– Да я, в общем, тоже… Слушай, мне идти уже надо. У дочери сегодня в школе футбольный матч.
– Семьей, значит, обзавелся? Образцовый отец, всё как положено? Молодцом! Одна дочурка, или еще кто есть?
– Пока одна.
– Ну, ничего. Какие наши годы. А хочешь, я с тобой пойду? Времени у меня теперь вагон. Только приехал. Вечерком хочу своей бывшей в ножки покланяться, а пока свободен.
С одной стороны, расставаться со старым приятелем не хотелось. С другой, демонстрировать, как дочь его льнет к какому-то пидарасу, просто немыслимо. Можно было б соврать что-нибудь. Дескать, дядя это по линии жены, в семье, ведь, не без урода. Но Моника упорно через слово называет Салли папочкой, а Хэнка дичится, как прокаженного. Какого, в общем, чёрта? Пусть хоть один человек по-настоящему, без дураков, войдет в мою команду. Все сочувствуют педику; понятно, он такой беззащитный и хрупкий; зла не хватает; слизняк. А мне, между прочим, тоже нужна поддержка. Я тоже не железный, в одиночку всё переносить.
– Слушай, Майк, пойдем, конечно, но дело тут такое, я своей дочери чуть не враг.
– И ты тоже? Братья, значит, по несчастью? Лютует бывшая?
– Хуже.
Удалось, наконец-то, Хэнку, не стесняясь в выражениях, наплевав на всякую корректность и поправ совершенно политес, излить человеку душу.
– Ты не виноват, приятель. Она поймет это рано или поздно. Просто будь теперь рядом. Наплюй на эмоции, засунь их подальше. Делай вид, что тебя не ранит ее отношение. Со временем она сама разберется, кто есть кто, вот увидишь. Понимаю, ты думаешь, рассуждать легко, но это я тебя сейчас как самого себя уговариваю. Я сам для себя так решил: сносить попреки, весь негатив от них проглатывать, держаться спокойно и просто быть рядом. Ты хоть о дочери своей не знал, а я, так по уши в дерьме – кругом виноват перед своим парнем. Крошкой совсем оставил его. С матерью, конечно, не с чужими, но оправдание не слишком хорошее.
Выпили еще по бутылке и отправились, всё-таки, вместе. На душе у Хэнка заметно полегчало. Здо́рово, когда ты не один. Он был уверен, что игра еще не началась. Но как-то, видимо, подзадержались они с Майком в ресторанчике. Детишки вовсю уже бегали по полю. Среди них и Моника. Хэнк крикнул погромче: «Задай им, дочка!», чтобы она знала, что он здесь. Саймон остановился и помахал ему рукой. Хэнк невольно поискал глазами. «Кто бы сомневался, тут они, сладкая парочка. Лорейн болеет вовсю, голубая королева сдержанна как всегда. В ладошки хлопает – ни дать ни взять на детский утренник пришел. Фасон боится растерять. Куда там! Мы, блин, в образе – "холодна и прекрасна". Да, да, забыл, собирался же не раздражаться на него. Пришел на дочь смотреть – смотри, а в ту сторону и не косись даже».
– Которая твоя? – Спросил Майк. Хенк показал. – По сколько им?
– По семь в основном.
– Смешные. Моему вот тоже семь как раз исполнилось. Денег послал. Нужно было бы, конечно, нормальный подарок купить, но я совсем не в курсе, что он любит. Вот такой дерьмовый отец.
– Ничего, наверстаешь. – Посчитал своим долгом подбодрить товарища Хэнк. – Ты ведь за тем и приехал.
Есть в этом своеобразная прелесть. Горьковатое удовольствие. Вот сидят они вместе, два несчастных отца, непонятые, недооцененные, понимают друг друга и поддерживают.
– Слушай, Майк, пойдем еще выпьем после матча?
– Можно. Немного только. А то, если я заявлюсь еще и пьяным, через столько лет – сам понимаешь.