— Госпожа Вэлэри, — услышала над собой зов.
— Фиона. — Голос сорвался на сип.
— С вами всё хорошо? Ничего не болит? — Рыбка осматривала мятое платье на хозяйке.
Беспокойство Рыжей передалось и ей. Наташа ощупала горло.
— Чёрт, — просипела, садясь в кровати. Заснула одетой.
Всплыло лицо Шамси, дымящаяся чашка кофе с плотной пенкой, чадящая свеча, мяуканье кошки. Ирмгард… Показалось или она, в самом деле, видела его? Он стал свидетелем её разговора с Шамси! Он всё не так понял. Почему она не помнит, что было дальше? Как она попала в свою комнату?
— Чёрт! — Дёрнуло в горле сухим кашлем. Подхватилась, оседая на ложе.
Навалилась лёгкая слабость. Как же! Уникальный перстень дознавателя! Её развели, как лохушку! Злилась: «Выпейте со мной кофе, дайте печенье…» Изолировали, чтобы не путалась под ногами и не помешала самоубийству. И ведь верно понял! Она бы обязательно что-нибудь придумала, чтобы не допустить трагедии.
— Zaraza! Vot gad… — кровь прилила к щекам. Давило на виски: «Ушёл… Или они там, на полу…»
— Что вы сказали? — Фиона перебирала в сундуке платья пфальцграфини.
Из приоткрытой двери в комнату проскользнула Кэйти с подносом и, опустив его на столик, сделала книксен:
— Доброе утро, госпожа. Принесла вам трапезу.
— Кэйти, — Наташа натянуто улыбнулась. — Как жизнь?
— Хорошо, госпожа.
— Ты похорошела, поправилась. Совсем невестой стала.
Девушка покраснела, опуская глаза:
— Вас просят придти в кабинет.
— Господин граф приехал? — оживилась Наташа.
— Нет. — Замолкнув, она покосилась на Фиону.
Похоже, дочь Берты изменилась и стала более сдержанной. Или мешало присутствие незнакомого человека.
— Спасибо, Кэйти. Сейчас приду.
Переодевшись и попив горячего морса, на непослушных ногах отправилась в кабинет, готовясь к худшей новости в её жизни.
— Шамси?
Она не могла оторвать руку от дверной ручки, сжатой до боли в пальцах, глядя расширившимися глазами на его крепкую фигуру, чёрным пятном выделявшуюся на фоне окна. Шквал эмоций ледяным потоком обрушился на больную голову. Не ушёл или ещё рано? Струсил или сделал разумный выбор?
Он приблизился к ней и со знанием дела, поддержав под руку, провёл к стулу у стола:
— Сядьте, Вэлэри. Знаю, как вы себя чувствуете.
Намёк понят! С её лёгкой руки он тоже когда-то испытал подобное состояние.
Она молчала. На языке вертелась парочка выражений, которые нельзя произносить вслух.
— Не хочу уехать не простившись, — сел напротив неё. Он был серьёзен, как никогда.
Наташе хотелось расспросить его, что да как. Только Шамси, вот, перед ней, живой и здоровый. Собрался уезжать. Так ли уж важно удовлетворить своё праздное любопытство?
— Я еду с вами. До Штрассбурха. — Ей здесь делать нечего.
— Сегодня вернётся Бригахбург. Вам стоит дождаться его.
— Надеюсь, с хорошими вестями.
Верила, если эксиленц сказал ждать, то так и нужно поступить. Кому, как не ему знать всё обо всех.
— А Наки? Его нужно лечить.
— Наки, — улыбнулся он, оживившись. — Вы с Касимиро оказались правы.
Встал, пройдя к камину и сцепив за спиной руки в замок, обернулся:
— Я держал его на руках, и не мог открыть решётку.
Наташа помнила, что вода в том месте доходила Яробору до груди. Он тоже открыл решётку не с первого рывка. Нырял.
— Наки выскользнул из рук и ушёл под воду. Я погрузился следом, но он вынырнул в стороне от меня и… поплыл.
Шамси порывисто вернулся и сев на стул напротив Наташи, взял её руки, сжимая. Она слушала затаив дыхание.
— Вэлэри, он барахтался и плыл, а я смотрел. Мой сын выполз на камни. Слышите, выполз. Сам. Я видел, как он на четвереньках ползёт к стене. Больше мне ничего не нужно от вашего мира. Теперь я знаю, как вылечить сына.
— Стресс… — Наташа охрипла от волнения. — В стрессовой ситуации включаются все ресурсы организма. Это сродни второму дыханию. Шамси, у меня камень с души упал… Господи, какое счастье.
Она плакала, а он целовал её руки.
— Шамси, пообещайте, что приедете ко мне в гости вместе с Наки. Я хочу увидеть, как он бегает. И смеётся.
Он улыбнулся, устраивая сына в карете на сиденье:
— Обязательно увидите, — коснулся её руки поцелуем.
— Ну, Наки, желаю тебе полного выздоровления. И приезжай в гости.
Обняла голубоглазого сына нечистокровного абассинца с любопытством поглядывающего в сторону задравшей нос Греты. Та, сложив руки на груди, постукивая по плечу пальчиком с нанизанным на него колечком, не отходила от пфальцграфини.