Проделал всё быстро и бесшумно, напомнив девушке о его профессии.
— На окне решётка, — пояснила она. — Поэтому я не смогла убежать от графа фон Фальгахена, когда он…
— Не продолжайте. — Его влажные глаза, выделявшиеся кремовыми белками на лице цвета ночи, блуждали по потолку и стенам. — Начните с самого начала.
«Ищейка», — пфальцграфиня поставила абассинцу окончательный и безоговорочный диагноз.
— Вы сказали, что мы поговорим завтра. Я устала и хочу спать.
— Присядьте, — подвинул к ней стул, развернув к камину. — Чем быстрее вы мне всё расскажете, тем быстрее сможете лечь почивать. — Дождавшись, когда она устроилась на сиденье, присел на стул с другого края стола, отодвинул мешающий обзору кувшин с цветами, повернувшись так, чтобы видеть женщину.
Наташа, поняв, что от неё не отвяжутся, устало пролепетала:
— Что вы хотите знать, господин гехаймрат?
Он поморщился:
— Зовите меня Шамси, Вэлэри. Начните с детства. Всё, что помните.
Не спешила исполнить просьбу, прислушиваясь к своему состоянию. В районе живота ледяным сгустком свивался неконтролируемый страх. Подташнивало.
— Пригласите графа фон Бригахбурга, пожалуйста. Пусть он тоже послушает.
— Нет, — не уступал араб. — Ему об этом знать не следует.
— О чём «об этом»? — Прикрыла глаза, потирая переносицу. Поворот беседы не нравился. Да и что хорошего можно ожидать от темнокожего Бонда? — У меня нет от него секретов.
— Есть, Вэлэри, — уверенно кивнул, добавив: — Он о вас ничего не знает.
От его «ничего», произнесённого с нажимом, у пфальцграфини потемнело в глазах:
— Что вы имеете в виду? — От плохого предчувствия засосало под «ложечкой».
Тайный советник снял поясной ремень, положил его и джамбию на столешницу рядом с собой. Распахнул куртку, извлёк из внутреннего кармана небольшой предмет, бережно подвигая девушке.
Она скосила глаза на чёрную мраморную шкатулочку, инкрустированную золотом и эмалью. В центре крышки вспыхнули два крупных красновато-вишнёвых граната. Пустующее гнездо третьего каста (прим. авт., каст — оправа для одной вставки, например, камня) нарушало симметрию цветочного рисунка. Пфальцграфиня, слегка прикусив нижнюю губу, всмотрелась в мерцающие камни. Отметила безупречную их огранку и яркое многоцветье ювелирной эмали.
— Хотите посмотреть ближе? — придвинул вещицу.
Наташа напряжёнными пальцами, скрывая их дрожь, аккуратно взяла её. Легонько тряхнув, прислушалась и как можно безразличнее произнесла:
— Красивая.
— Вам ничего не кажется странным, Вэлэри? — Прищуренный взор, остановившийся на ней, вызвал головокружение.
Однажды она испытала подобное состояние, делая покупки на рынке и натолкнувшись на пристальный взгляд цыганки. И только от толчка прохожего, случайно её задевшего, очнулась от… Гипноз? Ещё этого ей не хватало!
— Нет. — Она лукавила, сосредоточив внимание на предмете в руках, избегая смотреть в глаза дознавателя.
Если история эмали-финифти уходит вглубь веков до нашей эры, то огранка драгоценных камней в XI веке просто невозможна. Тонкая инкрустация золотой вязью так же вызывала вопросы.
— Можете заглянуть внутрь, — благодушно позволил ищейка. — Аккуратнее, не рассыпьте содержимое.
Девушка сняла тугую крышечку, поглядывая на Шамси, в то время как он ответно следил за ней. Вид бурого слежавшегося порошка походил на… Она поднесла коробочку к лицу и как учили в школе на уроках химии, осторожно помахивая над ней ладонью, направила поток воздуха к носу… Табак? С ароматом фиалки? Нюхательный снафф? Метнула взгляд на притихшего абассинца, не спускающего с неё глаз. Мизинцем разбила влажный порошок. Отсырел или перед ней снафф для орального потребления?
Учитывая, что табак завезли из Америки в XV веке, а мода его нюхать появилась в XVI, то и табакерка могла появиться не раньше табака. Вот, табакерка! В её руках предмет не из этого времени. Мысли путались. По телу пробежал озноб.
— И что? — Спросила первое, что пришло в голову.
— Вы не знаете, что это такое?
— Нет.
— Вам сказать, откуда у меня это? — указал пальцем на вещицу, которую Наташа, закрыв, вернула на столик, подталкивая владельцу.
— Можете не утруждаться, господин гехаймрат. Мне неинтересно.
— Я её изъял у аптекаря в Алеме, когда он, пообещав вылечить моего сына, привёл его здоровье к ухудшению.
— Он этим его лечил? — Вот зачем она спрашивает?
— А говорите — не знаете, — укоризненно качнул головой.