— Странное прозвище, — счел нужным удивиться Георгий.
— Сразу видно, не сидел, — ушел от прямого ответа сотрапезник. — Сиделец так ни в жизнь не скажет. Придумал тоже, прозвище…
— А как? — выпитая стопка чуть отпустила сжатую до упора пружину, спрятавшуюся где-то в глубине сердца.
— Погоняло, ну погремуха, да мало ли… — хозяин смачно опрокинул свою порцию, выдохнул. Закусил кусочком колбасы и продолжил: — Я, впрочем, сразу приметил… Ты меня отпустил, а сам словно у тещи на блинах. Сидишь, к дверям спиной отвернулся, ворон считаешь. А ну как окажись я… — тут Михаил коротко стукнул по дереву столешницы, — сукой… или, скажем, на хабар твой глаз положил? Тут тебе и карачун.
Георгий проследил, как Мельник с аптекарской точностью разлил по второй, и невесело пробормотал: — Зато теперь, видно, не миновать. Портфель этот, проклятый… Успею понятия изучить.
— Я в твои дела лезть не хочу, — предостерегающе поднял руку собеседник. Да и ты поменьше с чужими болтай. Мало знаешь, на допросе легче… Что, да как, меня не касается. Только вижу, серьезное дело ты задумал, да вот не угадал… Лоханулся в чем-то.
— Да какие там тайны, — отмахнулся Георгий. Ему отчего-то захотелось поделиться своими бедами с этим незнакомым, по сути, человеком, чуть похожим на актера, сыгравшего в старом фильме про войну, одессита по имени Костя. Как его, Бернес. Точно. Изумился мимоходом Георгий, вглядевшись в сидящего напротив него человека. Такой же непокорный светлый чубчик, только рыжий. Открытая, на удивление располагающая к себе, улыбка. И даже голос. Чуть хрипловатый, насмешливый.
— Все одно на одно наложилось… А тут этот, из джипа, ни с того ни с сего накинулся. Ну, чего мне делать было, если он мне кулаком в глаз целит. А портфель на автомате схватил. Сам не ожидал… — однако ограничился он лишь кратким пересказом последних событий.
Естественно, Георгий ни словом не обмолвился про обидчиков, устроивших стрельбу в сельском доме. Сказал только, что болел, мол, тяжело. Еще про сгоревший в селе дом вспомнил. Про мать…
По лицу слушателя видно было: даже то, что поведал Георгий про свою непутевую жизнь, вызвало у того живой интерес и участие.
— Чего не сказал, твое, — подвел итог Мельник, когда Георгий окончил рассказ.
Он кивнул на стопки: — Давай матерей наших помянем.
Выпили не чокаясь. Михаил крякнул, втянул носом воздух и потянулся за папиросой: — Ничего, если закурю? На легкое не повлияет?
Георгий лишь дернул уголком губ: — Если возьмут меня, то в камере, так понимаю, никто спрашивать не станет… Кури, чего уж там.
Михаил глубоко затянулся терпким дымом: — Про мать-то неспроста сказал, — наконец произнес он изменившимся голосом. — Про то, за что на зону попал, все, кого ни спроси, говорят, случайно, или по ошибке, там… Я честно скажу, за дело мне пятерик впаяли. Первый. Потом еще три добавили, но это уже другая песня. А первый срок — законно получил.
Он вдруг замолчал, подумал, однако, махнул рукой: — Чего уж там, сколько в себе ни таи, а поделиться с кем-нибудь тянет.
— В двадцать пять я сел, — продолжил Мельник неторопливый рассказ. — Врать смысла нет никакого. За все сполна рассчитался, от звонка до звонка.
— Работал на заводе. Слесарил. После армии устроился, через год на четвертый разряд сдал, еще через два — на пятый. В институт поступил, на заочный… Да и жил в этой вот квартире, с матерью. Все вроде нормально было, даже жениться подумывал. Была одна девчушка на примете. А тут мать заболела. Сильно. Нужно операцию делать. А за все про все врачи в клинике полста лимонов заломили. Тогда, в начале девяностых, если помнишь, миллионы были. А как такие деньги собрать? Мне на заводе с премией больше трех и не платили. И то с задержкой месяца на два, а то и три. Побегал я, потыркался, решил в заводоуправление сходить, ссуду попросить.
— И главное, выслушал меня главный… вернее, генеральный. С участием, кофе угостил. Заверил, все будет хорошо. Даже заявление помог написать, и не на займ, а на материальную помощь. Твердо заверил, что все будет.
— Я прямо взлетел. Домой прибежал, мать обрадовал. Неделя прошла, тихо, вторая. Мать молчит, да я понимаю, тяжело ей. Но сдержался. Выждал еще семь дней, а после отправился в бухгалтерию. Как, мол, там мое заявление.
— Оттуда в Приемную. А секретарша, сучка, пальчиками листки поковыряла и говорит: "Отказано вам, в связи с отсутствием финансовых средств. Странно, что, дескать, не сказали".