Михаил выпил, но даже не стал закусывать. Он только вытряхнул из мятой пачки новую папиросу: — Психанул, конечно. Дверью врезал так, что штукатурка полетела. Иду назад в цех, руки трясутся, в глазах туман от злости. И тут вижу — дверь в кассу приоткрыта. Оглянулся, никого, кассирша, видно, в расчетный отдел выскочила, да заболталась. Я бочком, бочком, голову за стойку просунул, а там в сейфе стопками деньги… Ну, прикинул, сколько в пачке будет, и пять штук вытянул. По карманам рассовал, и ноги. До конца дня доработал, бегом домой. Мать обрадовать. А вечером меня и взяли. Вот в эту дверь позвонили, и мордой в пол. А после КПЗ, суд, и привет, на север.
— Там, в кассе, видеокамера оказалась… Так что быстро обернули. Это после сообразил, что у кассирши я эти деньги утащил… Баба на суде мне в лицо орала. Мол, супостат. А я разве думал… — рассказчик поморщился. — Ладно, проехали.
— Ну а добавили за что? — попробовал отвлечь Михаила слушатель.
— Тут вовсе судьба, видно, распорядилась, — Мельник сощурился, припоминая. — Директор наш, как после выяснилось, зарплату не потому, что не мог, задерживал. Он, тварь, нас на акции крутил. Чтобы народ вконец обнищал, да бумажки эти ему продал. Ну, не лично ему. Там в управе сидел пенек какой-то скупал. Не для себя, конечно. А через два года… я к тому времени на УДО потихоньку готовиться начал, с новой партией в лагерь, этот с завода, главный, прибыл. Взяли его на каких-то маклях с Казначейскими бумагами. Я ему сперва ни слова не сказал. Бог с ним, думаю.
Михаил вдруг сжал кулак, да так, что хрустнули суставы: — Как сейчас помню, Хозяин к себе вызвал, отдал письмо… Извещение, о смерти, ее, матери. Она так операцию и не сделала, да когда по судам ходила, сердце еще больше надорвала. В общем, за казенный счет похоронили.
— Пришел я из кумчасти. А тут мне этот боров навстречу. Не сдержался. Что, говорю, тварь, доволен? Ему, дураку, промолчать бы, а он… К блатным присоседился, в шестые. А я сам по себе… Ну, огрызнулся. Слово за слово, в общем, убил я его. Весло в ботинке носил заточенное, на всякий случай. Наповал. В сердце. Показаний, правда, никто не дал, но у кума ушей в зоне хватало, еще повезло — всего треху довесили.
— Отсидел, вышел. Спасибо, мать-покойница хату эту приватизировать сумела. Не забрали. Вот и живу теперь…
Михаил взглянул на обшарпанные стены: — Ты, Георгий, не думай, пить я не пью, это вот с тобой чуть отпустил. А так ни-ни. Купчик иной раз заварю, и все.
Георгий молча разлил по стопкам остатки водки, поднял свою: — Выпьем.
Разговор понемногу перешел с тягостных подробностей прошлого на сегодняшнее происшествие.
— Странный ты, — вдруг произнес Мельник, отодвинув рюмку. — Вроде не от мира сего. Я людей хорошо понимаю, — без всякого бахвальства пояснил он, — а вот тебя никак не могу понять. Чужой ты… Не объяснить.
Повлияла на Гошу откровенность собутыльника, или по какой-то другой причине, но он не стал темнить. Дополнил свой рассказ недостающими подробностями.
— Вот он как, — Мельник уже в который раз потянулся к куреву. — Выходит, и ты у матери своей в долгу неоплатном. Надо же, я думал ничему уже не удивлюсь. А тут…
— И что, так под пулю и прыгнул? — отвлекся он на последний эпизод Гошиной эпопеи.
Тот приподнял полу старой застиранной футболки, демонстрируя едва затянувшийся шрам.
— Главное, не то обидно, что денег не дали, — слегка заплетающимся языком пожаловался Георгий. — Все бумаги мои в поместье так и остались. Поэтому, если смогу из города выбраться, хочешь — не хочешь, а нужно туда ехать.
— Погоди, погоди, — заскреб затылок товарищ. — Это та, у которой мужика в машине подорвали? Ну, тогда соваться тебе туда не резон. Никто с тобой и говорить не станет.
— Что, уехала? — прикрыл один глаз, внезапно потерявший резкость, Георгий.
— Уехала. Ага, на тот свет, — огорошил Михаил. — Где-то в Европах ее, видно, достали. Машина ее разбилась.
— А тебе откуда это все известно? — старательно выговаривая слова, удивился Георгий.
Соседка, тетя Маша, в том хозяйстве служит. Старую прислугу после того случая уволили, а как начали новую набирать, она и устроилась посуду там мыть, или чего, не выяснял. Она подружкам у подъезда трепалась. А мне отсюда слышно. Вот и отложилось.
— Да что ж это за беда такая, — в сердцах хлопнул Георгий по столу. Несильный внешне удар подбросил пустую бутылку над скатертью.
Георгий мгновенно сориентировался, подхватил готовую разлететься на куски тару и мягко поставил на тумбочку.