– Что чувствуете? – прошептала она.
– Вас.
– Значит, я живая.
Я совершенно не мог понять, какой бардак царил в голове этой дамы. Она была привлекательна собой, явно неглупа, но одержима траурными идеями и в буквальном смысле помешалась на смерти. Иногда мы с ней беседовали короткими фразами, а иногда длинными. Мне не хотелось, чтобы ее пессимистические ноты проникали в мою душу, но сам того не осознавая, стал зависим от ее скорби.
Однажды, вернувшись с работы, я застал ее в дверном проеме, она попросила меня сделать пару фотографий. Я согласился.
Хозяйка квартиры сказала, чтобы я замотал ее тело в белую простыню, похожую на саван. Затем я положил ее на кровать, рассыпал лепестки роз и сделал несколько снимков. Она была похожа на мертвеца, чье лицо оставалось скрытым под черной вуалью. Мисс Палет всё больше походила на пустое, засыхающее дерево, которое не знает, как приблизиться к желаемому, как прикоснуться к тому, к чему прикасаться нельзя. Она не играла и не жила, она просто что-то делала, о чем мне думать совершенно не хотелось. Забыть и не вспоминать.
Просьбы иногда повторялись. Саван, имитация повешенья, а также одинокая фигура печального существа, стоящего посреди комнаты с томиком стихов в руках. Я все отрицал, мысленно зная, что уже не смогу выпутаться из-под власти сладких, пугающих чар. Мне было совершенно наплевать на ее образ жизни, я просто запирался у себя в комнате и старался уснуть.
3.
С Руфусом мы виделись реже, чем раньше. Мои новые апартаменты располагались в другом конце города и по этой причине пересекаться нам удавалось лишь в скромном полупустом баре, на нейтральной территории, в котором подавали странное на вкус пиво, но зато дешевое. По обыкновению, своему, я заказывал сразу литр и смаковал его весьма продолжительное время, изредка поглядывая на бармена, который ковырялся вилкой в зубах.
Здесь было не так уж и плохо, даже уютно. Играла тихая, ненавязчивая музыка, а посетители никогда не дебоширили. Руфус последнее время часто жаловался на то, что им с женой никак не удается завести ребенка, и я невольно все чаще стал вспоминать о Сагите, которую покинул. Интересно – как там она, и удается ли ей уживаться под одной крышей с Жанной и ее новым кавалером. Думаю, что удается. По крайней мере, хочу в это верить.
– Может, мы не созданы для этого? – внезапно вырвал меня из забвения голос приятеля.
– Для чего?
– Для детей. – Он нервно закурил. – Понимаешь, это же ответственность, а если ты не готов ее нести, значит господь не предоставит тебе подобных благ.
– Дети – это благо? – поинтересовался я.
– Конечно. Ну так говорит жена. – Он также нервно глотнул пива. – Ну и я так считаю тоже.
– Я никогда об этом не думал.
– У вас была Сагита, все эти пять лет. Считай, что дочку растил.
– Никогда к ней не относился как к дочери. – Я улыбнулся, поддавшись мыслям о девушке. – В любом случае – тебе не стоит так переживать из-за этого. Ты бы все равно был бы никудышным отцом.
Руфус слегка возмутился, выдыхая из ноздрей сигаретный дым. Странно, но я никогда не слышал от него подобных разговоров. В какой-то момент люди меняются, становятся другими, и ты вечно упускаешь этот этап из виду, тот самый, в котором человек совершает процесс перевоплощения.
В нем, как правило, меняется совершенно всё, от манеры поведения до привычек. Появляется или же уходит раздражительность, извечные темы бесед резко сменяют русло, и теперь при встрече вы никогда не услышите от него слов радости или же, наоборот, горя. Он все тот же сосуд, который странным образом наполняется совершенно иным содержимым, таящимся в нем или же занесенным какими-то другими ветрами.
Я старался не придавать значения всем репликам, которые бессознательным потоком сыпались из уст Руфуса. Он постепенно пьянел, становился сонливее, потом его самого утомила болтовня, и ему пришлось переключиться на другую тему.
– Как там поживает твоя сумасшедшая хозяйка?
– Я ее почти не вижу, – говорю я, опуская глаза в пол.
– Я бы сам свихнулся от такой мадам. Странная она. – Он улыбнулся и закурил.
– Не знаю. Не замечал. – Потом добавил: – Хотя порой мне кажется, что я живу со своей совестью.
Руфус выплюнул в мою сторону клуб дыма и засмеялся во весь голос.