Не помню, чтобы в это время бегали ради здоровья. Если начну я, скажут, что чокнулся. Я хотел спуститься к стадиону и подошёл к бетонной лестнице, но передумал. Наверное, приятней будет бежать по лесу. Помимо бетонки, к железнодорожной станции шла обычная грунтовка, которой пользовались, чтобы добраться до поезда, и школьники из посёлка возле станции. Там не было своей школы, и они ходили учиться в нашу.
Пока гулял, странно изменилось настроение. Волнение не исчезло, а страх сменился щенячьим восторгом. Мне опять хотелось бежать и дурачиться. Даже хилое молодое тело – это не тело старой развалины, которое я слишком хорошо помнил. Трудно было думать о чём-то серьёзном, я и не думал, отложив все дела на потом. Интересно, чьи это чувства, мои или ребёнка? Других признаков нашего слияния не было, и он не спешил делиться со мной памятью. Я решил, что пора возвращаться. Дома уже никто не спал, а с кухни доносился одуряющий запах жареной картошки с грибами. Маму я встретил в коридоре.
– Наконец-то! – сказала она. – Быстро мой руки и иди за стол.
– Грибы! – обрадовался я. – Пахнут-то как! Откуда они?
– Ты не заболел? – спросила мама, посмотрев на меня с тревогой. – Или это у тебя такая дурацкая шутка? Сам же принёс вчера подосиновики.
– Шутка, – сказал я. – Сейчас приду. – И сбежал от неё в ванную комнату.
После её слов вспомнил, что в этом году, во второй половине лета, было много дождей и мы собирали грибы даже в начале сентября. Надо же было так проколоться! Нужно будет меньше болтать и больше слушать.
На кухне уже сидели отец с Татьяной.
– Куда это ты бегал? – спросила сестра. – Наверное, узнавать, не приехала ли зазноба?
– Оставь его, Таня! – сказала мама. – Ешьте, а я сяду после вас.
Сидеть вчетвером за кухонным столом было тесно, поэтому она сначала кормила нас, а потом ела сама. Вопрос сестры о зазнобе всколыхнул память, и я вспомнил, что Лена Цыбушкина, в которую я был влюблён уже три года, уехала по путевке в «Артек». Почему-то вспомнился сюжет из «Ералаша», где на совете дружины пропесочивали влюблённого пионера. Это когда говорили, что как целовать, так отличниц. Я фыркнул.
– Чему радуешься? – спросил отец, накладывая себе картошку.
– Жизни, – ответил я и занялся тем же самым.
– Полезное занятие, – одобрил он. – Сходил бы ещё за грибами, пока они есть и не начались занятия. А то свежих уже долго не увидим, а у сушёных совсем не тот вкус. Я составил бы тебе компанию, но нужно помочь матери.
–Обязательно, – с полным ртом ответил я. – Хоть и вредно, но вкусно!
– Это что же там вредно? – спросила мама. – Грибы, что ли? Так ведь сам принёс.
– Жареное вредно: сплошные канцерогены. А на подсолнечном масле нельзя жарить.
– Откуда взял такие слова? – сказала недовольная мама. – Если всё готовить на сливочном масле, нам не хватит зарплаты. И чем плохо подсолнечное? Всегда ел, а сейчас вдруг стало вредным!
– Почитал статью об онкологии, – начал выкручиваться я. –В ней пишут, что жареное вредно, а когда жарят на подсолнечном масле, вредно вдвойне, потому что оно при жарке превращается в олифу и гробит печень.
– То, что жареное вредно, мы знаем и без твоей статьи, – сказал отец, вымакивая хлебом остатки масла. – Вред будет, если есть каждый день, а вы не раскатывайте губу на картошку. Картофеля два мешка на всю зиму. Это только на борщи и супы. К грибам можно ещё пожарить, а потом перейдём на каши и макароны. А скоро мой отец заколет кабана и пришлет сала. На сале я тоже несколько раз пожарю, в нём нет никакой олифы.
– Пусть отказывается, – ехидно сказала Танька. – Мне же больше достанется! Хоть что-то он не сожрёт!
Это она намекнула на то, что я, как младший в семье, объедал её в тех нечастых случаях, когда нам доставались какие-нибудь вкусности. Я промолчал, но мама сделала ей замечание:
– Не ожидала от тебя таких грубых слов, да ещё в адрес брата!
– Я не обиделся, – примирительно сказал я. – Как можно обижаться на любимую сестру? Спасибо, мама, всё было очень вкусно!
Встал и пошёл мыть руки, проигнорировав удивление матери и вытаращившуюся на меня сестру. Всё равно не получится быть прежним, так что пусть привыкают к моим странностям. В конце концов, у меня переломный возраст. В свою комнату не пошёл. Если бы это сделал, мама наверняка пришла бы допытываться, всё ли у меня в порядке. Чтобы избежать объяснений, вышел на улицу, пытаясь вспомнить, кого из ребят увидел до школы в той реальности. Наверное, таких встреч не было, потому что мои друзья приехали в последние дни августа. Девчонок из «рабочего» городка тогда видел, но подойти к ним и завязать разговор... В школе – другое дело, а так... Слава богу, что от прежней стеснительности не осталось и следа. Если нет ребят, пойду искать девчонок. Я вернулся в квартиру и, пока мама возилась на кухне, поменял трико на более приличные брюки и причесался. В детстве волосы доставляли мне немало огорчений. Они были материнские: густые и слегка вьющиеся. Я так и не смог сделать ни одну из нравившихся причёсок. В конце шестого класса даже пропустил день занятий из-за неудачной попытки уложить волосы назад. Помыл голову, расчесался в нужном направлении и туго завязал косынку. Когда утром её развязал, не смог сдержать слёз из-за того, что волосы встали дыбом! Я не успел бы высушить их ещё раз, а идти с мокрой головой в середине апреля... Меня все жалели, даже сестра отсмеялась тогда, когда думала, что я этого не замечу. Сейчас несколько раз провёл расчёской по шевелюре и остался доволен. Было бы из-за чего терзаться! Очень красиво, не у всякой девчонки такие. Уже потеплело, поэтому решил ограничиться рубашкой. Дополнив свой наряд купленными к школе туфлями, вышел из дома и направился к дыре в заборе. Хотелось пообщаться хоть с кем-нибудь из одноклассников и посмотреть, как они будут на меня реагировать. Да и соскучился я по ним за лето, а другой я – за все семьдесят лет.