— Пойду и я с вами. Летняя ночь коротка, скоро рассветет. Не по-божески это — будить хозяев ночью.
Они свернули на Торговую улицу, которая и сейчас, в ночной тишине, казалось, скрипела крестьянскими возами, полнилась конским ржаньем, блеяньем овец, визгом поросят и откормленных свиней, которых вели и везли каждый вторник и пятницу на базар; эта асфальтированная улица когда-то была грязной и разбитой, это была черная улица Города потому, что в конце ее шумела торговля и голосила ревом животных бойня, а недалеко, за базаром и бойней, синел густой Шипитский лес, в который когда-то, в те Несторовы гимназические годы, фашисты гнали, как овец и коров, толпы людей на смерть. Эта улица осталась и доныне в памяти черной, поэтому Нестор молчал, и может быть, поэтому же молчал и его новый знакомый.
Нестор внимательнее присмотрелся к своему спутнику, ему хотелось узнать его: старых людей Города он помнил почти всех. Но нет, он не узнал его, не видел его никогда, и ему удивительно было, откуда у старика вот эта хозяйская уверенность, будто он тут родился.
— Вы давно живете в Городе? — спросил Нестор.
— С деда-прадеда мы тут, — коротко ответил старик.
— Я вас не знаю…
— И я вас тоже, милостивый государь. — Он замолчал, но ненадолго. Словно сам себе, не поворачивая головы, стал рассказывать: — Ямы, гляньте-ка, засыпали щебнем, залили асфальтом, дорогу расширили — и уже совсем иной вид… А вон там, слева, школу строят — на тысячу учеников, да такую, что куда там твоя гимназия… А еще дальше — завод сельхозмашин. Этот издавна стоит, но как растет! Что этих цехов, сударь, что этих машин — с конвейера каждый день, что этих людей! И это все, сударь, делаешь своими руками и знаешь, что для себя. Не то что там…
— Где — там? — спросил Нестор.
— Как где? В Америке…
Нестор пожал плечами, ибо то, что сказал старик, было само собой разумевшимся, и, подумав, что разговаривает с ветераном этого завода, спросил:
— Еще работаете или уже на пенсии?
— Уже на пенсии, но буду работать, пускай он хоть на дыбы встанет.
Нестор ничего не понял, но больше не расспрашивал и, вспомнив шахматистов в поезде, подумал про себя: «Интересно, какую очередную партию начинает этот старик?»
На автобусной остановке было пусто и темно. Нестор, правду говоря, не надеялся, что в такую пору где-то может быть открыт буфет, рад был, что есть с кем скоротать ночь, однако попутчик, прищурясь, некоторое время внимательно всматривался в конец автобусной площадки и наконец сказал:
— Торгует…
Он устремился впереди Нестора прямиком через площадь, и Нестор только теперь присмотрелся к инструменту, висевшему у старика за спиной. «Да это же банджо, откуда взялось оно у него?» — подумал он.
Старик подошел к деревянному павильону и осторожно потрогал двери. В павильоне кто-то кашлянул, послышались шаги, упала щеколда, и в дверь просунулась голова немолодой женщины с длинным носом на худом напудренном лице. Женщина тихо воскликнула: «Сногсшибательно!» — и пропустила пришельцев внутрь. Она была высокая и широкобедрая, пудра заботливо прикрывала морщины. Нестор сразу узнал Перцовичеву, или, как ее называли в Городе, Перцову, бывшую красивую вдовушку, которая гордилась своей мануфактурной лавочкой, гимназическим аттестатом, перстнем с дорогим бриллиантом, этажеркой с книгами и знакомством с молодыми священниками и самим отцом-профессором Баранкевичем.
— Далеко едете, Американец?
— В Гонолулу.
— Сногсшибательно! И эту мандолину берете с собой?
— А вы не печальтесь. Я же вернусь и еще на вашей свадьбе сыграю на ней.
— Что-то я до сих пор не слыхала, чтобы вы играли, для форса носитесь с ней. Ну, счастливого пути, Кость. А что пьете: вино или водку?
— И пиво, Перцова, и пиво. А вы тут уже совсем поселились?
— Наполовину. Ведь надо быть глупой, чтобы под базарный день спать дома.
— Вы правы… Да еще и позавтракать нам дайте.
Перцова метнулась к дверце в прилавке. Она вроде бы и не изменилась. Нестор помнит, как вертелась когда-то молодая Перцова, подавая святым отцам на стол пироги и торты: она знала, как принимать гостей. Нестору в эти минуты вспомнились некоторые киевские официантки, и он искренне пожалел, что талант его знакомой так безнадежно растрачивается в маленьком провинциальном буфете. Перцова подала на стол буженину и водку, Нестор присмотрелся к ее рукам и узнал драгоценный перстень на среднем пальце. Перцова заметила этот взгляд, и когда вторично подошла с вилками и ножами, перстень уже был повернут бриллиантом внутрь. Перцова разложила вилки и ножи, она решительно не утратила старых привычек: в памяти Нестора из пропасти прошлого вдруг вынырнул хорошо воспитанный и не в пример юному Нестору интеллигентный соквартирант-гимназист — одноклассник Мисько Два Пальчика.
«Не держи нож, как лопату, а вилку, как грабли! Смотри, как Мисько умеет вести себя за столом», — будто услышал Нестор постоянные замечания Перцовой; разрезая ножом буженину, он машинально оттопырил два пальца, как это умел делать только Мисько, но Мисько умел это делать, а у Нестора эти два пальца всегда смешно торчали, как рога у жука, торчали они, наверно, именно так и теперь, потому что Перцова вдруг остановилась, оцепенела, кружки с пенистым пивом задрожали в ее руках, она осторожно поставила их на стол и прошептала:
— Нестор!.. Нестор!..
— Как поживаете, сударыня?
— Так это вы… А я не верила, что это вы, думала — однофамилец… Вы приехали на завтрашнюю премьеру? Боже, боже… Нестор, наш маленький Нестор — кинорежиссер! Сногсшибательно!..
Старик как раз наполнял водкой бокалы, спокойно слушая причитания Перцовой, но после ее последних слов поставил бутылку и, подняв густые седые брови, проговорил:
— Мне и не снилось собутыльничать среди ночи с большим человеком. Но почему вы, милостливый государь, не вместе с этими, что в гостинице?
— Слишком давно я не был в Городе, чтобы ехать вместе. Самому надо было. А вы, кто вы такой, что я вас никогда не видел? — все-таки не удержался Нестор, чтобы не удовлетворить своего любопытства.
— Да говорю же — тутошний. Мы с вами просто во времени разминулись. Когда я жил в Городе, вас еще тут не было, когда же вернулся из-за океана, вас уже не было. Я — Кость Американец.
«А-а, — подумал Нестор, — это ведь он оттуда привез банджо».
Перцова, не дожидаясь приглашения, уже сидела за столом. Вряд ли это нужно, если люди встречаются через несколько десятков лет. Украдкой, как-то виновато она поглядывала на Нестора и шептала:
— Боже, боже, почему это человек не знает ничего наперед? Как же ваши дети, жена?
— Не успел еще обзавестись семьей, — смущенно улыбнулся Нестор. — Все времени не хватает. Вот если бы вы подыскали мне в нашем Городе пару… Ну что ж, выпьем за встречу.
Перцова нерешительно отпила, опустила руку с бокалом на стол, другую, с перевернутым перстнем, бессильно уронила на колени, она точно отсутствовала, только время от времени повторяла шепотом:
— Сногсшибательно!.. Феноменально!
ВАДИМ ИВАНОВИЧ
Был предрассветный час. За разговором не заметили, как прошло время: розовое зарево подожгло белые тучки на небосклоне, багрянец высветил невыспавшиеся лица собеседников Нестора. Он внимательно поглядел на Перцову и почувствовал, как в душе шевельнулось нечто злорадное… «Ну, конечно, если бы ты знала наперед… Да нет, мещанская спесь затемняла даже тот разум, который был у тебя. «Деревенщина», — называла ты таких, как я, и обрекала их на последнее место в обществе…» Но тут же Нестор одернул себя: перед ним смеркается вчерашний день Города. Перед своим уходом ему суждено увидеть новый день и понять его. Хорошо — если поймет.
Нестор перевел взгляд на Костя. Из скупой речи Американца он уже узнал, что старик в свои шестьдесят твердо решил начать работать на заводе, ведь он «слесарь первого класса. Либо, сударь, хотя бы сторожем в проходной».