Герман благодарно кивает головой.
- Лед? - спохватывается она, когда они уже сделали по первому глотку. Герман отрицательно мотает головой и утыкается в стакан. Несмотря на то, что кресло обнимает его ласковыми подушками, а напиток весело бежит по венам, снимая усталость, ему хочется схватить свои пожитки и удрать.
- Как вас зовут? - произносит женщина. Она наливает себе вторую порцию алкоголя, и Герман, обжигая горло, быстро допивает коричневую жидкость. Становится жарко. Кажется, что гудит и припекает камин, хоть Герман, покосившись в его сторону, видит лишь черную пустоту.
- Герман, - выдавливает он из себя.
Женщина доливает ему напиток, но Герман не пьет, просто держит стакан в ладонях и вопросительно смотрит на хозяйку.
- Меня - Мара. Я дочь той женщины, - судорожно вздохнув, она залпом допивает остатки. - Я прекрасно помню, что было двадцать лет назад. Я помню того мальчика, я видела его каждый день, наблюдала за ним. А иногда ненавидела. Ведь из-за него моя мать забыла и про меня, и про отца. Она говорила только о нем, беседовала только с ним. Его мнение было ей важно, наши слова она пропускала мимо ушей. Я мечтала, чтобы его скорей забрали родители или родственники. Но когда это, наконец, случилось, в нашей семье начался настоящий ад. Болезнь вернулась. И начала убивать мою мать намного быстрей, чем это было до встречи с тобой.
- Я ничего не знал, прости, - бормочет Герман, подавленный и слабый. Он ставит стакан на подлокотник кресла и обхватывает голову руками, - я все забыл. Для меня и сейчас многие вещи, словно в тумане. Но как не напрягаюсь, не могу вспомнить тебя. Твоего отца помню. Он иногда заходил в мою комнату. Приносил книги и...
- Мы никогда не сталкивались, - резко перебивает она его, - отец не хотел, чтобы ты меня видел. А мне так было удобнее наблюдать за мамой. Я ловила перепады ее настроения, вглядывалась в изменения выражения глаз, и если что-то меня настораживало, звала отца, и он уговорами и мольбами заставлял ее принимать лекарство. Обязательно - когда тебя не было рядом, чтобы ты ничего не знал. Это был наш с ним секрет, - она замолчала.
- Я не ожидала увидеть тебя еще раз, но рада, что ты вспомнил и приехал, - ее голос становится мягче, - из той прошлой жизни, остались только мы с тобой. Мама умерла через год после тех событий, отец - в позапрошлом году. Я вышла замуж, и с мужем и детьми живу в городе. Дом стоит пустой, иногда мы приезжаем сюда на выходные и праздники. Здесь хорошее место, очень тихое. Рядом озеро, очень красивое и глубокое, - монотонно бормочет она, словно зачитывая рекламный проспект.
- Мара, - Герман поднимается с кресла, подходит к женщине и слегка касается ее руки, - ты мне расскажешь, как все было? Что здесь было. Я прожил двадцать лет, придумывая разные версии произошедшего. Сочинял фантастические истории про дом, про город и про людей, в нем живущих. Было время, когда я ненавидел себя за то, что сел в машину к незнакомым людям. И лишь позже понял, что эта история - единственно стоящая из всех скучных и банальных историй моей жизни.
- Герман, - устало тянет она, - ты говоришь глупости, в твоей жизни будут и другие истории. Все будет. Ты так молод. Я старше тебя, но и то, когда приезжаю в этот дом, и вечером тихо сижу в гостиной или в своей комнате, закрыв глаза, и мне кажется, что чудесные истории встали ко мне в очередь.
Она тихо смеется, и Герман улыбается. Мара не похожа на свою мать. Карие глаза, каштановые короткие волосы, резковатые черты лица, острый подбородок. Высокая и порывистая. Решительная - такой она ему кажется. Только вот случайно бросив взгляд на нее, сидящую в кресле и прикрывшую глаза, когда неяркий свет лампы упал ей на лицо, Германа чувствует, как сжимается сердце.
- Ты расскажешь мне все? То, что я не смог вспомнить? Ты расскажешь мне мою историю? - Герман неожиданно для себя сжимает руку сидящей женщине. Она не отнимает руки, слабо кивает.
- Завтра, все завтра. Сейчас я приготовлю ужин, ты примешь душ. И, возможно, вспомнишь комнату, в которой жил. Если никуда не торопишься, можешь остаться. Хотя бы на несколько дней? Этому дому кто-то нужен, без человека он просто пропадет. Вечером я уеду в город, а днем мы будем разговаривать.
В доме прохладно, и Герман, закутавшись в теплое одеяло, долго лежит без сна, размышляя, что будет завтра. Он помнит свое ощущение от этого дома. Помнит, каким спокойным и расслабленным стал, как только переступил его порог. Это было спокойствие человека, вернувшегося в родной порт после долгого путешествия. Герман смотрел на женщину, и ему хотелось прошептать: «Я дома». Это чувство было непонятно ему тогдашнему, но он принял его, не раздумывая. Погружаясь в атмосферу просторных тихих комнат, неспешных бесед, прогулок к озеру, он был счастлив. Это было долгое выстраданное счастье взрослого человека, которое никак не соотносилось с десятилетним мальчиком. Оно было сильнее страха, сомнений и через какое-то время заполнило его полностью. Герман многого не замечал, не бегал по дому, не искал встреч с ровесниками, он почти не вспоминал прошлую жизнь. Лишь иногда колола жалость к тем, кто остался в родном городе. Герман вспоминал Кити, маму, бабушку и жалел их. Он и сам не смог бы объяснить, почему именно такое чувство охватывало его, но не было ни тоски, ни скуки, только легкая печаль. Потом здешняя жизнь завладела им, и он перестал думать о ком бы то ни было.