«Посмотри на своего ледяного короля, Кити», - шепчет он, - «Королю хорошо и радостно, подданные ждут его, скоро он будет в своем ледяном дворце, где ни боли, ни двадцатилетних загадок, ни ощущений себя не таким как все, ни разочарований, ни странных снов, ни женщин, которые бросают».
«Герман!» - слышится отчаянный крик. Но это невозможно, это просто шум крови в ушах, ведь этот голос перестал звучать уже много лет назад. - «Не смей!». Герман хочет обернуться. Но лед не выдерживает, и мужчина по грудь проваливается в ледяную воду. Холод длинными пальцами лезет под куртку, желая сжать бешено стучащее сердце. Страха нет, есть только непонимание. Герман неуверенно хлопает руками по воде, цепляется за лед, соскальзывает, задыхаясь. «Уже пора звать на помощь? Вот только кто услышит. А ее сын, он звал?». Голос той женщины грохочет в его мозгу словно боевой барабан: «Нельзя! Сопротивляйся! Не смей уходить, Герман!».
И беспомощный Герман, потеряв надежду и покорно глотая воду, с мыслями: «Значит, сны говорили об этом, здесь моя могила. Это было будущее, а не прошлое», начинает сопротивляться. Он лупит руками по ледяной крошке, ранится о ледяные осколки, по-лягушачьи дрыгает ногами, сопротивляясь ледяной стихии. Выкручивается из озерного плена, хватается руками за лед, ломает его и неожиданно для себя, ползком, обдирая кожу о снежный наждак, добирается до берега. Пытается встать, но падает на колени и от слабости, наконец-то пришедшего страха или ненависти к себе начинает громко рыдать. Согнувшись, распахнув рот, схватившись ледяными руками за грудь, он кричит. Слезы слепят глаза, рыдания душат, переходя в кашель, но каждая секунда этой истерики приближает его к реальности.
Становится легче, но пустота внутри давит, он сломлен. Ледяная ванна не сделала его другим. Никто и ничто не сможет сделать его другим. Ни люди в прошлом, ни люди в настоящем, ни придуманные им персонажи, ни персонажи, придуманные другими.
«История закончена», - судорожно скачут мысли, - «никаких других историй не предвидится. Какой смысл в одиночестве и вечной работе, если некому сказать «здравствуй». Неожиданно Герман задумывается: «Что бы на это сказала Кити? Скорей всего: «Соберись, тряпка!».
Представив презрительно скривившееся красивое лицо жены, Герман начинает громко хохотать. Скрючившись от намерзшего льда, от одежды, ставшей каменной, он с трудом поднимается и ковыляет по своим же следам обратно к дому. Его трясет, зубы колотятся друг о друга, он истерично смеется и рыдает и в этот момент действительно похож на сумасшедшего. Но Герману все равно.
Возле дома он останавливается и, словно сделав важное открытие, восторженно, не веря себе, хлопает себя по бокам, по груди и шепчет: «Я живой, живой!».
Потом решительно толкает незапертую дверь и заходит внутрь дома.
Теперь Герман, кажется, начал понимать, когда одна история заканчивается, тут же начинается следующая. И он, обыкновенный человек, не самый умный и уж конечно не самый удачливый, в силах написать ее самостоятельно. И начать историю теми словами, которыми захочет сам. Пока эти слова не придуманы, но Герман разведет огонь в камине, откроет бутылку вина, закутается в толстое одеяло, достанет свои старые тетради с безумными фантазиями-сказками и начнет писать.
Он - автор. Странно, что он не понял этого раньше.