Это была его тайна. Это было то, что отличало его от других, что не давало скатиться в пошлость, стать мужем-подкаблучником, толстым, одышливым мужиком с проблемами в постели.
Это была его боль. И эта боль давала ему силы жить дальше, сохраняя и так уже порядком истрепанную душу.
Когда-нибудь он все вспомнит о том времени. Он больше не боится. Несмотря на подколки Кэт и неприятные намеки тещи. Вспомнит и докажет им, что то время было прекрасным и особенным.
Становится тоскливо. Герману кажется, все знают о его похищении больше, чем он. Он чувствует себя уязвимым и потерянным. Что с ним делали, как он жил то время, прежде чем мать Кэт нашла его? Была ли она в доме той женщины, говорила ли с ней? Это не дает покоя Герману.
Правда, ему кажется, что если бы она что-то знала, то пытала бы этими знаниями его ежедневно.
Герману хочется домой. К клавиатуре, к английским предложениям, к автору, ставшему почти родным.
Иногда, устало откинувшись в кресле, глядя задумчиво на текст на экране монитора, Герман размышляет о том, что есть любовь для него. Любил ли он когда-нибудь.
С тех пор как он познакомился с Кэт, они все время вместе. Сначала дружили, и Герман восхищался уверенностью девочки и изысканностью ее матери. Его мать на ее фоне казалась ему слишком простой, измученной, тихой. Сухая кожа рук, усталый взгляд. Она любила его, но ее любовь была чем-то само собой разумеющимся, за чем не надо идти, стаптывая сапоги, за что не надо бороться, что не надо спасать.
В семье Новоселовых женщины были яркими, словно драгоценные камни. И их огранкой должны были стать мужчины, которых они выбирали. Муж тещи был именно таким. Надежным, крепким, обеспечивающим семью.
Герман таким не был, но их судьбы с Кэт так тесно переплелись, что они не представляли себя порознь. Герман, во всяком случае. Что творилось в голове у Кэт, было сложно представить.
Жуя кусок замысловатого мясного блюда, щедро политого клюквенным соусом, почти не прислушиваясь к разговору, лишь изредка бросая «да» или «нет», реагируя кивком головы или слабой улыбкой, Герман вспоминает себя, вчерашнего школьника, со взглядом горящим, с уверенностью в будущем, с грандиозными планами. Он подавал документы на факультет журналистики и в мечтах уже видел себя известным журналистом, берущим интервью у звезд. На суд экзаменаторов он представил три статьи из местной молодежной газеты, которыми гордилась его мать, а восхищенная Кити, увидев публикации, мурлыкала и ластилась, словно кошка.
Конкурс был огромен, выбирали самых талантливых или самых состоятельных, имеющих возможность дать на лапу. Герман не вошел ни в число первых, ни в число вторых. Незадолго до зачисления он еще раз пришел в приемную комиссию узнать, как все-таки обстоят у него дела, и когда молодая девчонка озвучила число мест и число подавших документы, понял, что, увы, ничего ему не светит. Девушка, пожалев симпатичного парня, побледневшего и без сил опустившегося на стул, посоветовала подать документы на филфак. Герман что-то промямлил и скривил губы. Филфак считался девчоночьим факультетом.
Но на следующий день, вняв советам женской половины и мужской, в лице Китиного отца, решил: еще раз поступить он попробует на следующий год, а сейчас, дабы не терять время даром и не болтаться без дела, поучится на филологическом. Годик выдержит.
Годик растянулся на пять лет. Герман втянулся в учебу. И то ли благодаря мудрым преподавателям, то ли, обнаружив в себе склонность к литературе, полюбил лекции, свою группу и безумные ночи перед сессиями, когда наизусть заучивались огромные тексты из учебников, расшифровывались конспекты, а настроение металось от безумного страха до полной апатии. Получив диплом, Герман окончил углубленные курсы иностранного языка, отработал год в школе, подрабатывал репетитором, а потом теща через каких-то знакомых нашла ему в местном издательстве прекрасную работу - перевод детской серии о путешествиях бравого моряка и его собаки. Книжки были небольшие, работа не напрягала, и Герман получил безумное удовольствие.
Он был неплохим переводчиком, но весь вкус профессии почувствовал лишь через несколько лет, когда их издательство надумало опубликовать Фонси, модного на западе, но ни разу не издававшегося здесь, автора. За границей пик его популярности прошел, его передовыми идеями уже было никого не напугать, поэтому было решено напечатать сборник его ранних рассказов.