- уверенно сказал зять, - но на то, что мы с Татьяной последуем за вами, не рассчитывайте. Можете за нее не беспокоиться. Я сделаю все, чтобы моя жена и дети имели все. Но имели здесь, на своей родине. Тем более, что сейчас тут для этого самое подходящее время. Деньги валяются пачками прямо под ногами. Надо только не полениться нагнуться, чтобы их поднять... И он не ленился. Собирали чемоданы все вместе. Она с Гришей за океан, а дочь с мужем - в Москву, где зять уже купил землю и строил благоустроенный коттедж недалеко от города. Таня сдержанно отнеслась к решению родителей: -Зря вы все это затеяли, - сказала она, опустив глаза, - У Руслана большие связи, мы бы и вас за собой перетащили. Москва - это тоже другое государство... -Дай вам Бог, - отрубил Гриша, - Мы от тебя не отрекаемся и всегда придем на помощь, если твой Руслан опалит крылья. Не подумай, что желаю вам этого, но я тоже когда-то взлетал довольно высоко... Единственный, кто был искренне доволен, так это их четырехлетний внук: -Вы будете моими американскими бабушкой и дедушкой? - восторженно восклицал он, по-детски радуясь такому необычному обретению. Первое время на американской земле Елену Павловну не покидало ощущение какой-то раздвоенности. Ее постоянно преследовало чувство вины перед близкими за то, что она их бросила. Ей казалось, что с ними непременно должно что-то случиться, и она не сможет помочь. Телефон, а позднее Интернет, стали единственными ниточками, связывающими ее с теми, печалью и радостью кого она жила. Елена Павловна сторонилась соседей, ей не нужны были барбекю и пати, ей хотелось только спать. Почему-то здесь именно эта потребность вылезла на первый план и стала такой насущной, как будто она не успела насладиться ею всю прожитую жизнь. Потом появились первые русские подруги. Обрела она их в колледже, где изучала незнакомый ей доселе английский. Они делились друг с другом наболевшим, понятным и пережитым только ими, и вряд ли кто-либо еще в мире мог бы их понять. Были совместные прогулки, был океан, к которому она ощутила горячую привязанность, и как-то совсем незаметно стало нормой не влезать на девять месяцев в теплую одежду. Покупалась масса другой одежды, львиная доля которой потом отсылалась в Россию. Радостные голоса в телефонной трубке дочери и внука, после получения очередной посылки, создавали у Елены Павловны чувство выполненного долга, и она все больше убеждалась в справедливости слов мужа, что для того, чтобы просто жить, в Америке есть все условия. У нее настала вторая молодость. Каждое утро они с Гришей встречали на берегу океана. Сначала совершали бодрящую пробежку, а потом неторопливо прохаживались по берегу, погружая ноги в теплую соленую воду. Возвращались, взявшись за руки, как молодые влюбленные. Как молодые гонялись друг за другом на новеньких автомобилях, путешествовали, посетив множество интересных и красивых мест. -Ну что, мать? - спросил как-то Гриша, - Жили бы мы с тобой так в России? Ты все еще сомневаешься в правильности выбора? -Гриш, за Таню душа болит, - ответила она, - Если бы они с нами были... -Насильно мил не будешь, - вздохнул тот, - Нравится жить в тюрьме, пусть живут. Несколько раз они путешествовали по Европе, а спустя восемь лет, все-таки решились проведать дочь и внука. Те все это время вполне удовлетворялись подарками, и ни сами не напрашивались в гости, ни к себе не приглашали. После долгого отсутствия, Москва настолько поразила Елену Павловну, что ей показалось, она видит ее впервые. Попали они в самый пик дороговизны, постперестроечной нищеты и беспредела. Однако нищета одних, успешно сочеталась с расцветом других. Зять с гордостью показывал только что приобретенную квартиру, возил в коттедж за город, с которого началось их "покорение" Москвы. -Ну и что? - усмехнулся он, развалившись за рулем Мерседеса, мчавшего их по Рублево-Успенскому шоссе, - Не хуже, чем у вас в Америке? Елена Павловна промолчала. Она почувствовала, что ее впечатления от вездесущей грязи, от колючих взглядов прохожих, от озлобленности, прорывающейся в людях на каждом шагу и от всего другого, что бросилось ей в глаза по ту сторону заборов с охраной, за которыми протекала жизнь ее близких, прозвучат сейчас полным бредом в ушах этого человека. "Да и поймет ли он вообще, о чем речь? - задала она вопрос сама себе, - Они, наверное, и улиц-то не посещают..." Как бы в ответ на ее мысли, зять сказал: -От домработницы мы, правда, отказались, Танюше приходится самой управляться. Но это временно. Да и не тяжело ей. Все, что надо, нам привозят. Но от повара при моем аппетите, она сказала, ни за что не откажется... Он самодовольно захохотал. -А ведь вспомните, Елена Павловна, - продолжал зять, - кем я был десять лет назад, когда мы с Таней познакомились? Голь нижегородская. Остался бы там, спился бы, как отец. Это Москва! Да еще малость сообразительности. Ваша Америка мне для этого не нужна... "Это уж точно, - подумала она, глядя на Rolex на его запястье и пальцы, унизанные золотыми перстнями, - Хотя, мне ли его осуждать? Что мы с Гришей сами сделали для страны, которая обеспечила нам достойную старость? Приехали и пользуемся всем, что создано другими, как трутни. А этой отдали всю жизнь, силу, здоровье и энергию, чтобы теперь такая вот голь потребляла все блага, снисходительно посмеиваясь над теми, кто им все это дал..." С тяжелым сердцем покидали они с Гришей детей, хотя за них нужно было только радоваться. Единственно, кто утешил Елену Павловну, был двенадцатилетний внук. В его глазах пока еще не было того, что было у зятя и появилось у дочери. -Присылайте Лешу учиться к нам, - предложила она. -Зачем мы будем вас обременять? Мы достаточно обеспечены, - снисходительно поморщился зять, - Есть специальные программы. Он у нас в Англии учиться будет... Елена Павловна поняла, что они с Гришей в этом доме просто гости. Причем, даже не такие нужные и желанные, как, очевидно, бывающие здесь другие... Этот визит остался единственным, когда она видела близких воочию. Все последующее общение происходило по Скайпу и вполне удовлетворяло всех. Леша, правда, навестил их через десять лет, совершая свадебное путешествие со своей молодой невестой, но останавливались они в отеле. Их с Гришей "one bed room" показался им непрезентабельным. -Жаль, бабуль, что вы уехали, - сказал он при прощании, - Мы сейчас новый коттедж построили, старый вам бы отдали. Что бы вам еще с дедом было нужно? "А ведь действительно - что? Зато были бы рядом." - с грустью подумалось ей тогда. -Не думай о них, мать, - сказал Гриша, - Они всем довольны, мы всем довольны, радоваться надо. А то, что друг другу не нужны стали... Хуже было бы, если бы нас куском хлеба попрекали. Елена Павловна согласилась с мужем, как соглашалась всегда. И все остальное у них здесь было как всегда. Не было только постоянных житейских трудностей и неуверенности в завтрашнем дне. Чтобы окончательно привести в порядок свой образ жизни, Елена Павловна стала частным образом давать уроки музыки, а Гриша помогать ухаживать за садом соседу. И не потому, что они нуждались в деньгах. Просто они привыкли всегда что-то делать, и праздная жизнь не могла быть для них счастливой. Так пролетели еще десять лет. Смерть Гриши выбила из-под ног Елены Павловны почву. Вернулись те чувства, которые владели ей, когда она впервые попала сюда. Все вдруг стало чужим, потеряло свою привлекательность и опять жутко захотелось спать. Спать день и ночь. Просыпаться, чтобы справить естественные надобности, поесть и опять заснуть. Дети на похороны не приехали. Единственно, с кем она могла хоть как-то разделить свое горе, была эмигрантка Ольга с чем-то похожей судьбой. Та тоже приехала сюда пенсионеркой, но только вдовой, едва похоронив четвертого мужа. -Подруг, кончай сопли на клубок наматывать, - со свойственной ей беспардонностью заявила та, уже основательно расслабившись, когда они по русскому обычаю встретились помянуть на сороковой день Гришу, - Грише твоему, пусть земля ему будет пухом, теперь не поможешь. Ты себя пожалей! Одна, одна... Да лучшие годы моей жизни - это те, что я прожила одна! Сама себе хозяйка, никому не угождать, ни от кого не зависеть. Тебе развлекухи мало? Я за тебя возьмусь, вот увидишь... И она бралась. Не оставляли и другие. Только это мало утешало Елену Павловну. Она чувствовала, что с уходом Гриши, от нее ушло самое главное, чем она жила всю жизнь - быть кому-то нужной. На некоторое время спасательным кругом стали ее ученики, но и это скоро ушло, поскольку здоровье все чаще стало напоминать о том, что она основательно подзабыла, оказавшись здесь - о возрасте. Спустя несколько лет, занятия пришлось оставить. Американская медицина не оправдала надежд, которые она на нее возлагала. А может быть, настал момент, когда любая медицина уже бессильна. Сначала Елене Павловне стало трудно совершать поездки на автомобиле, а потом уже и ходить. Болезнь развивалась стремительно и неумолимо. Вот уже она без посторонней помощи не смогла выходить из дома, и это место у окна стало ее постоянным местом созерцания и раздумий. Она смотрела на пальмы, на ровные чистые улицы, на аккуратно подстриженные кустарники и цветочные клумбы, а в глазах возникали покосившиеся неровные дощатые заборы родной деревни. Елена Павловна готова была все отдать только за то, чтобы хотя бы еще раз увидеть крутой откос к маленькой речушке, по которому девчонкой сбегала босиком