- Кто вы? – с трудом выдавил Антон. – Где мы? (Последний вопрос, как тут же понял Антон, был чисто риторическим – ясное дело, в Греции возле археологических раскопок. Где ж еще?)
В этот момент послышались шаги у них за спиной.
- Работать, бездельники! Всем молчать! Разговоры – это привилегия господ, а вы рабы – домашний бессловесный скот! – Заорал почти в Антоново ухо толстяк с кнутом.
Незнакомец одними губами прошептал: «Бери камни из той кучи и подавай их мне».
Все еще не совсем понимая, что происходит, Антон повиновался, кнут опасно рассекал воздух рядом с его оголенной спиной.
«Когда это я успел раздеться?» – с удивлением подумал он. Если не считать небольшого грязного куска ткани вокруг бедер, он был абсолютно голым. Даже фирменные кроссовки, подаренные Маринкой незадолго до их вылета, отсутствовали.
Перекладывая камни вместе со всеми, Антон чувствовал себя как во сне. Все радости жизни были налицо: солнце нещадно палило, голову припекало, спину ломило. Молодой человек не знал, сколько времени это продолжалось, наконец, надзиратель отошел от группы, в которой работал Антон. Когда он отошел на безопасное расстояние, новый знакомый прошептал: «Тебе уже лучше, Пили?»
- Я н-не п-пон-нимаю, где я? – так же шепотом, чуть заикаясь, спросил Антон, а про себя подумал: «И почему я так послушно сношу все и не пытаюсь протестовать?»
- Видимо, жара на тебя так подействовала. Ты на строительстве лабиринта. Мы с тобой рабы. А я твой друг Липи. – Липи печально покачал головой, - мы тут скоро все спятим.
«Вот это да», – подумал Антон. Он выпрямился, уже не боясь удара кнута. «Сейчас я найду этих шутников и покажу им. Напоили меня какой-то дрянью, раздели, заставили камни таскать! Но за это я их, еще может быть, прощу, но бить меня кнутом - это уже безобразие! Где эти мерзавцы Марк и Ян? И как же Тео, такой разумный человек, согласился им подыграть? Спрятались! Ну, погодите…»
- Ты, бездельник опять прохлаждаешься, работать! – взревел разъяренный надсмотрщик, направляясь в сторону Антона.
Увидев, как хлыст, рассекая воздух, ударил по плечам работающего человека, случайно оказавшегося на пути, Антон невольно отступил назад. Но тут же взял себя в руки. «Да что это за карнавал такой?» – возмутился он, а вслух сказал:
- Прекратите этот цирк! Пошутили и хватит! – Он скрестил руки на груди и гордо вскинул голову. – Это уже не смешно!
- Что-о-о?! Сейчас я тебе покажу собака!
- Да в самом же деле, ведите себя как цивилизованный человек. Хватит. Все, хва-тит. Пошутили и хватит. Вы что, не понимаете по-английски? Как вас зовут? – Липи потянул Антона вниз и что-то испугано заговорил, но Антон отмахнулся от него. – Не сейчас, Липи.
Вытаращив глаза, открывая и закрывая рот, словно рыба, вытащенная из воды, и силясь что-то сказать, надзиратель смотрел на Антона. Затем, видимо, придя в себя, он заорал: «Стража! Схватить мерзавца! Высечь его на столбе! На столб его! Там узнаешь, как меня зовут, я высеку свое имя у тебя на спине кнутом!» Ноздри надзирателя яростно раздувались.
Прежде чем Антон успел что-либо произнести, его схватили с двух сторон солдаты и поволокли, юноша пытался вырваться, но безуспешно.
«Пужаться не надобно, а видеть и слухать - энто усь обязаловка», - словно из ниоткуда выплыло лицо Тео и… пропало.
Антона доволокли до столба и бросили рядом. Подошел надсмотрщик. Оглядев его, он пнул Антона ногой и коротко приказал: «Привяжите его». Кто-то грубо схватил юношу за руки и резко дернул его вверх. Антон стиснул зубы от боли: «Так ведь и руки сломать можно». Его заставили обнять столб и привязали за ноги и за руки к столбу так крепко, что нос Антона уперся в дерево.
Первый удар обрушился на Антона неожиданно, бедняга взвыл. Второй удар он сначала услышал, а потом уже почувствовал, затем юноша вообще потерял счет ударам: свист, удар, свист, удар, свист… И так до бесконечности. Удары сыпались на ноги, на руки, на голову несчастного. Антон не кричал, он был в полуобморочном состоянии. Как будто со стороны он видел, что с ним происходит: его отвязали, облили водой, схватили грубо за ноги и поволокли по пыльной дороге, занесли в какой-то сарай и бросили на сырой пол.
Юноша то приходил в себя, то снова терял сознание. Последнее, что он помнил - было озабоченное лицо Тео, он склонился над ним и что-то с состраданием спрашивал. Но что - Антон так и не понял, закрыв глаза, он снова провалился в спасительную темноту.