Поглядев на сизое безоблачное небо, на припылившиеся листья яблонь и, наконец, на Линду Николаевну, Брокман сказал:
– Градусов на тридцать денек будет.
– Если не больше, – откликнулась Линда Николаевна. –
Вы куда-нибудь собираетесь?
– Я – нет. А вам придется съездить в Москву.
Линда Николаевна развязала на пояснице тесемки клеенчатого фартука и сняла его. Она помнила наизусть содержимое открытки, которую писала под диктовку неведомому ей Воробьеву. Поэтому спросила как о само собой разумеющемся:
– В час дня надо быть на Пушкинской площади?
– Да.
– Тогда лучше не терять времени. Я приготовлю завтрак.
– Идемте на минутку ко мне.
В своей комнате Брокман достал из пиджака, висевшего в шкафу, бумажник, а из бумажника – фотокарточку. Дал ее
Линде Николаевне.
– Запомните его.
Это был портрет уже известного нам Воробьева-Блиндера. Ничем не примечательное лицо.
– Он довольно высокого роста, немного выше вас, –
сказал Брокман, убирая возвращенную Линдой Николаевной карточку. – У него с собой коричневый плащ. Сразу заметите, даже в толпе… Сегодня дождя не предвидится, вряд ли все будут с плащами.
– В сквере у Пушкина толпы не бывает.
– Еще лучше…
– И никакого пароля? – спросила Линда Николаевна.
– Какой же еще пароль, если вы видели портрет?
– А если это окажется не он?
– Не забегайте вперед, все объясню, – сказал Брокман. –
Значит, так. Видите, что ждет этот человек, подходите и без всяких паролей говорите: «Поедемте ко мне домой». Привезете его ко мне, но не сюда, а к рынку, на автобусную станцию. Я буду там. Во сколько вы можете приехать?
– Нужно посмотреть расписание.
Линда Николаевна принесла расписание пригородных поездов, и они вместе его посмотрели. Получалось, что
Линда Николаевна с Воробьевым могут прибыть на электричке в 15.53.
– До рынка десять минут пешком, – сказала Линда
Николаевна.
– Буду ждать с четырех. Приведете его к автобусной станции и уходите. Меня не увидите – не волнуйтесь, я его сам увижу.
Брокман закурил новую сигарету.
– А теперь насчет другого варианта. Может прийти и не этот человек, но фамилия у него должна быть такая же.
Подойдите и спросите: «Вы товарищ Воробьев?» Он скажет: «Да». Вы спрашиваете: «Давно меня ждете?» Он должен ответить: «Ровно семнадцать минут». Это и есть пароль.
– Все понятно, – сказала Линда Николаевна. – Но если он, этот другой Воробьев, скажет мне совсем не такие слова?
Брокман загасил сигарету в пепельнице и улыбнулся.
– Тогда – прошу прощения. Это будет очень плохо.
Линда Николаевна не нуждалась в уточнениях, почему это плохо и кто пострадает в первую очередь. Она думала не о себе, она беспокоилась о нем.
– А вдруг меня все-таки привезут сюда? Куда мне их вести? Домой?
– В доме – как в ловушке, – сказал он. – Лучше на автостанцию.
– Как я дам знать, что это чужой?
Он подумал немного, потом спросил:
– Вы возьмете с собой какую-нибудь сумочку?
– Обязательно.
– Если вас все-таки привезут сюда, давайте условимся так: держите сумочку в правой руке. Если все нормально –
в левой, а нет – в правой.
– Хорошо.
– Ждать я буду до половины пятого.
– Это непредусмотрительно, – возразила Линда Николаевна. – Электричка может и опоздать.
Брокман и раньше имел возможность убедиться в преданности и исполнительности Линды Николаевны. Сейчас она ему показывала, что умеет быть хладнокровной и расчетливой.
– Верно, – согласился он. – Давайте установим крайний срок – пять часов.
Потом Линда Николаевна приготовила завтрак, они поели, она помыла посуду – все как в обычный день. И до самого ее ухода они больше ни словом не обмолвились о предстоящем. Необычным было лишь его напутствие.
– С богом, – сказал Брокман, пожав ей руку.
– Лучше с сумочкой в левой руке, – сказала она и открыла дверь.
Семенов пришел на сквер Пушкинской площади без десяти час.
Он был в светлом костюме из тонкой летней ткани, в синей рубахе без галстука. Через руку переброшен коричневый плащ Воробьева-Блиндера, в карманах которого, в каждом по два, лежали тюбики с зубной пастой.