«Колхозный рынок». Слева от арки – полукруглая площадь, заставленная автобусами, и в глубине ее – белый павильон автостанции.
– Где он будет? – спросил Семенов.
– Не знаю. Я вам уже объяснила.
Семенов все еще безуспешно ломал голову над вопросом: каким образом Линда Николаевна сообщит Брокману, что ведет чужого? Платочек, что ли, достанет из сумочки?
Или шляпу снимет?
Строя предположения, Семенов тут же их и отвергал, ругая себя нехорошими словами. Если у них условлен знак, то непременно такой, чтобы не был заметен постороннему.
Семенов ни на секунду не сомневался, что знак есть, но не мог его найти.
Он шагал рядом с Линдой Николаевной, искоса на нее поглядывая. До рынка оставалось каких-нибудь полсотни метров, когда ему пришла мысль, что единственной вещью, которая может служить сигналом, нужно считать сумочку.
Ничего другого нет.
Линда Николаевна держала ее в правой руке – от самого вокзала. Семенов решил так: если она, придя на рыночную площадь, переложит сумочку из правой руки в левую, он прикажет этого не делать. И наоборот: если Линда Николаевна не станет этого делать, он прикажет взять сумочку в левую руку.
Дошли до рыночной арки, которая была на той стороне улицы, и остановились, чтобы пропустить машины. И тут
Семенов сказал:
– Возьмите сумку в левую руку.
Линда Николаевна как бы не расслышала, следя за потоком транспорта.
– Я говорю: возьмите вашу сумочку в левую руку, –
повторил Семенов.
– Что это вы нервный такой? – спросила Линда Николаевна.
– Прошу вас, – уже сквозь зубы сказал Семенов.
Она взяла сумочку в левую руку.
Поток машин прервался. Они пересекли улицу и пошли мимо арки, потом краем площади по ее широкой дуге –
справа магазинчики и мастерские, слева заставленная автобусами, пышущая масляно-бензинным смрадом асфальтовая жаровня.
– Где мы с вами должны расстаться? – тихо спросил
Семенов.
– Вон там, на автовокзале.
– Вы отсюда идите прямо к себе домой. Так будет лучше.
– Неужели одну отпускаете? – Вопрос Линды Николаевны был полон иронии.
– Не беспокойтесь, у вас будет подходящая компания.
Только очень прошу: когда мы расстанемся, сумочку из руки в руку не перекладывайте.
Она ничего не ответила.
У здания автовокзала Семенов остановился в тени широкого козырька над входом, а Линда Николаевна продолжала путь по дугообразному тротуару, окаймлявшему площадь. Вслед за ней пошел один из товарищей Семенова.
Отойдя метров на двадцать, она все-таки взяла сумочку в правую руку. Семенов провожал ее злым взглядом, пока она не достигла улицы и не скрылась за угловым домом. Он переглянулся с другим своим товарищем. Тот дал знак, что понял.
Тут же он услышал за спиной спокойный голос:
– Товарищ Воробьев?
Обернувшись, он увидел перед собой Брокмана и спросил:
– Вы Никитин?
Вместо ответа Брокман сам задал вопрос:
– Привезли для меня что-нибудь?
Семенов похлопал по карману переброшенного через руку плаща.
– Четыре тюбика. И кое-что на словах. Где бы нам поговорить?
– Отойдем.
Брокман повел его за автовокзал. Семенов, следуя в двух шагах сзади, обратил внимание, что Брокман был налегке. В руке свернутая трубкой клеенчатая сумка, но не совсем пустая, что-то в нее было завернуто.
Обогнув здание, они очутились на маленькой, посыпанной песком площадке, окруженной чахлыми молоденькими тополями, не дававшими тени.
– Отдать? – спросил Семенов.
– Подожди, не здесь. Что такое ты хочешь передать на словах?
Семенов опять похлопал по карманам плаща.
– С этим надо обращаться осторожно.
– Хорошо. Что еще?
– Там волнуются – от тебя нет сообщений.
– Кто волнуется?
– Монах.
– Та-а-ак… Все?
– Сказано: ты должен что-то передать.
– Что именно?
В интонациях Брокмана слышалась двусмысленность.
Не поймешь, то ли он принимает этот разговор всерьез, то ли просто не мешает валять дурака. Но дело начато – надо пробовать дальше.
– Какие-то расчеты ждут, – сказал Семенов. – А о чем речь, не знаю.
Брокман задумчиво поглядел на него.
– Так-так-так… Вот что, Воробьев, прокатимся за город. Минут через десять они ехали в душном, скрипящем и стонущем автобусе по шоссе к селу Пашину, недалеко от которого Брокман в мае заложил под дубом тайник.