Возможно, ее бы утешило, если бы он мягко всползал по карьерной лестнице в солидной организации. Типа «Свидетелей Иеговы». Или ФСБ.
Но Лесбию уложил. Матвей налегке вплыл в малиновое мерцание, оставляющее за кадром прошедшие фиаско и будущие усилия. Словно в темном, черном море. Качался на волнах пульса. Щурясь в прицел радужно обрамленного поля сознания – на непосредственно присутствующих.
Парочка была старше, чем высветилось из коридора. Высокий жгучий брюнет, но и крупная, яркая девушка – встав, оказалась в росте не уступающей Матвею. Как будто новая, улучшенная, версия; порода людей. Таких должны на трассе хорошо брать, а они – принимать как свою заслугу. Восьмидесятый год. Рождения. Для Матвея это уже были дети. Но и у них уже дети. Один. Остался с бабушкой и дедушкой. Всё это рассказывали готовно, а Матвей внимал с густым винным любопытством. Парень – филолог (кстати!), аспирант, уже преподаватель, не московского, но гордого именем университета. А девушка, кстати, социолог. Возвращались принимать выигранный ею, поданный перед отлучкой, грант. К парню она обращалась – «Марек». Или «Марк»? Но не еврей. А может, и еврей. Кто их, к черту, знает. С повествования об успехах перескочили опять на Крым. Переключились на восхваление весны. Матвей одобрял весну. – Но нет – не этой, принесенной ими на крыльях. А ликующей южной – которую только зацепили краем, захватили внезапное буйное цветение; до того – весь месяц – перемежающиеся снегом дожди и ветры, и купаться нельзя. Но купались. Что их, конечно, в его глазах поднимало.
И чего уже не застанут другие «пипл», не столь «оф стрэндж», потому что к началу сезона – отгорит, испепелится цвет. И будет – лишь запах конопли, и… сено, да, туя, цикады и сено. На сене что-то шевельнулось внутри у Матвея. Молодые люди, переглянувшись, полезли за травой. Испросив разрешения (девушка) – Матвей отказался, но не препятствовал. Он предпочел бы вина.
Но вина не было. Забив, или как это у них теперь называется, и раскурившись, потащили из больших рюкзаков ноутбуки, планшеты. Макинтоши. Есть ли вай-фай? Матвей поставил чай. Пароли были введены, парень расселся зачем-то на полу со своим. Отвлекал от беседы, демонстрируя девушке что-то на экране.
Девушка, подсев к Матвею и отыскав нужную папку, листала фотографии.
Он узнал место, не человека. Лысый гном, похожий на старого узбека, в окружении артефактов. Вот он-то и был Бабурян… Бабурэн. С…ов Сергей Степанович, уроженец ул. Дм. Ульянова в В…ке, покинувший место урождения и жительства, поднявшийся в горы. Взлетевший невысоко. Туда, где, на распаханных ярусами участках, богатеют местные огородники. Где желтая слива свисает над тропой, перекинувшись через проволочные ограды, синеют – протяни и рви – за крупной сеткой матовые фиги, розовые на раскус.
Вот он и посоветовал им Матвея. Дал адрес Матвея.
Прямо так-таки адрес? С ума сойти!
– Где козы? – вдруг спросил Матвей трезво.
– Убежали, – четко отозвалась девушка по имени Яна.
Подружка потерялась,
Подушка разорвалась,
Чашечка разбилась,
Ложечка свалилась —
Закатилась
Под кровать – не достать!..
…Курточку украли,
Маечку порвали,
Самого побили,
Друга посадили,
и т. д.
* * *
Лесбия, ненаглядная, – Матвей привык к грубо вытесанному лицу и часто, наблюдая необычный ракурс, открывал там и сям броское благородство. Не – римлянка, вернее – римлянин. Гай Светоний Транквилл, «Жизнь двенадцати цезарей». Так что может партийное погоняло не случайно. Верно и обратное: наносным светом направляло ход ассоциаций.
Итак, он ходил-ходил, из кухни в туалет, не слишком шумя босиком, тапок в доме не имел, лучше ноги лишний раз помыть или пол. Крашеные последний раз в советское время доски в любую пору были не холодными.
Тут она проснулась. Часов шесть прошло.
– Чаю хочу.
Матвей чай уже выпил, когда путешествующие уезжали, а уезжали они рано, собрались ловко, по своим гаджетам быстро нашарили, как выбраться на Пекинку (дорога, ее строили, да не достроили. Краем задевала город. Кольцевой как таковой не было). Хотя Матвей и так бы им сообщил. Оставили координаты «в контакте» и иных соцсетях – это Лесбии; скорее – Мише; Матвей в соцсетях не терся. Лесбия вообще печатала одним пальцем, примериваясь и щурясь. Была подслеповата. Очков не носила. – Еще раз выпьет.
За чаем они поговорили. – Ну, ты вспомнил? – Кого? – Бабуина. – Такое у Лесбии было чувство юмора. Такое у нее было чувство юмора в плохом настроении. Плохое настроение бывало часто. Виноват в чем, конечно, Матвей. К этому он тоже привык и не брал в голову.