– Луиза придет, – твердит он проводнице, как пароль. Та пришла, потом еще раз пришла, и в третий раз пришла:
– Я на Луизу докладную пишу! Звони ей!
Он позвонил. Луиза свое:
– Уже бегу! Сейчас буду!
А тут белье привезли. Вагонов нет. Узбеков всех вместе с половиной состава отцепили и куда-то увезли. Стал он таскать на весь поезд. Завалил три тамбура, за папу, за маму и за того парня.
Аж в два часа явилась Луиза. Пробежалась по составу, усмирила проводницу. Узбеков к тому времени уже прицепили, они вяло начали убирать свой конец. Мешки так в тамбуре и лежат, все через них перелазят.
Сел передохнуть. Хотя ясно, что передыхать – не сегодня. Тут Луиза присела напротив. Уставилась на него. На щеку, конечно, куда же.
– Я тебя помню. Странно. Я вот была уверена, что ты не останешься. А где твои девочки?
Девочки – ткачиха с поварихой и сватьей бабой Бабарихой, что поступили с ним в распоряжение Луизы в первый день. Для них – и последний.
– Девочки, – сказал он чуть более развязно, чем желал, – сказали, что не созданы для работы, а созданы для любви!
Луиза помрачнела.
– Мне шестьдесят лет. И я работаю. Хоть для батюшки царя родила богатыря.
– А где Аман? – вспомнил он.
Луиза и выдала, что Аман отдыхает теперь совсем. – Больно до фига любил в купе сидеть и чаек попивать. Я вот бегаю, высунув язык. И не жужжю.
Верно. Чаек Аман любил. Один раз они с Волковой его полтора часа на улице ждали. На мусорном ящике, у состава. Пока Аман там внутри с проводницами прохлаждался. Обещал подсадить на попутный, а пока – погодить. Плюнули и ушли пешком к московскому, искать в отстойнике поезд.
С другой стороны. К Аману привыкли. И он к ним привык. Даже по телефону уже понимает. Да не такой плохой он мужик. Волкову оставил на составе ночевать и шавермой кормил, когда у нее подружка, с которой живет, пропала с ключами.
Вдруг звонок. Он смотрит на телефон.
Аман.
– Сейчас, – говорит Луизе и выходит в тамбур.
Аман сопит в трубку.
– Что там говорат, – говорит наконец.
– Говорят, отдыхаешь.
Амана прорвало.
– Мэня подставили! Я вообще нэ виноват. Там воду нэ заправили. Поезд ушел бэз воды – что, я отвэчать должэн? Скажи, – голос его меняется на просительный, – Аман был плохой бригадир?
– Нет, Аман, – говорит он, думая о трех тамбурах белья, которое предстоит растащить по составу. – Ты хороший бригадир.
– Я так подумал, – просит Аман. – Если все соберетесь и пойдете к Настэ. И скажете: хотим Амана.
Кого собирать? Узбеки Амана ненавидят.
Он набирает Волкову.
– Как там?
– Ну на хуй, – говорит Волкова пониженным голосом. – Этот Толя, со своими женами. Душу он с меня вынул.
– Оля, мы попали, – внушает он. – Я еще ни одного вагона не сделал. Дальше хуже будет. Тут новых набрали, вообще по-русски не говорят. Пошли завтра к Анастасии, просить за Амана.
– У меня завтра выходной, блядь, – говорит Волкова. – Я завтра в Волхов, домой еду.
Ну что он, один пойдет?
Возвращается в вагон. А там уже Луиза, копытом землю роет.
– Бегом!
Бегут в тамбур. Луиза сдергивает мешок с горы.
Раз такое дело, он берет два.
Дальше стремглав несутся в голову состава. Шестидесятилетняя Луиза, колыхая телеса, с мешком на горбу. Он поспешает за ней, держа курс на этот мешок, который трясется, как заячий хвост.
В вагоне Луиза сбрасывает мешок и заворачивает обратно. Он ловит ее за локоть.
– Хватит, Луиза. Вы бригадир. Идите узбеков пригоните, мужиков же полно. Ну и что, что не понимают. Я по накладным прослежу.
После восьми ходок он теряет счет. В голове вместе с пульсом бьется: армия. Нескончаемый бег, и любой, кто стоит, – начальник. И непрерывный мат. Стоило жить тридцать лет, чтобы сюда вернуться.
Пять часов. Вагоны не убраны. В семь поезд подается на посадку.
Утром он не может встать.
Амана вернули через неделю.
. . .
Телефонограммы.
Н. Я беру отпуск. Послезавтра выйду.
Бабушкин. За счет другого дня.
Н. Нет, дополнительно. Бюллетень.
Бабушкин. Да это ваши деньги ж… Берите.
. . .
Он сдул матрас и спал на полу. У соседа-шофера гремел русский шансон. Он не двигался, пока сосед не уходил.
Лежа на спине, начинал поднимать ноги, скрипя зубами.
На двадцатый подъем боль уменьшилась.
Поднимался по частям, на живот, потом на колени. Медленно разгибался.
Пошел в кухню и накинул крючок, понадеявшись, что выдержит напор сумасшедшего деда. Открутил воду на полную мощь и поджег колонку.
Лег в ванну. Горячая вода дошла до горла.
Пришлось вылезти, чтоб колонку погасить.