– Можно. – Они перешли с бутылкой и апельсинами в маленькую комнату и смотрели фильм на компьютере. Начало было про мужика, который потерял память. Конец никто не помнил. Расползлись по постелям.
. . .
Через два дня. Матвей возвращался вечером. Не знал, что застанет дома. Окна темные.
Зашел. Николай спал в большой комнате на матрасе.
Пока он мылся, Николай проснулся. Сидел в кухне, когда Матвей вышел.
– Боялся, что ты уйдешь.
– Я же обещал.
Он кивнул на плиту. – Картошку сжарил. Но я думал, ты завтра.
– Ударно работал. – Матвей снял сковороду и стал есть, прямо холодную. – Я сейчас отключусь, – сказал, когда съел половину. – Спал часов шесть за все время. Если ты ждал двое суток, то может потерпишь еще до утра. Или опять водки. Я купил, на всякий случай. Теперь выходные.
– Ты бухаешь?
– Редко. Но да, бывает. Когда невмоготу. С Аки Каурисмяки. Но в основном работаю. Но держу для гостей.
– Гости часто?
– И тоже редко. Лет пять назад было прямо обвал. Сейчас никого. Думаю, это как климат. Потепление, наводнение. Никто не знает, почему. Может, опять будет.
– Ну да, вот я.
– Ты, – сказал Матвей. – Это не гости.
– Типа хозяин.
– Типа того. Ты мне жизнь сделал. Я хотел стать как ты. А стал как я. Может, не лучший вариант. Но лучший из возможных. Я все-таки выпью.
Он достал бутылку и свернул ей голову. Сделал несколько глотков прямо из горла.
– Я всё. Извини, что плохо встречаю. Хочешь, лягу в большой комнате, можешь пошариться в компьютере.
– Да я не больно… шарюсь.
– Тогда спокойной ночи.
Утром проснулся в восемь, вышел в кухню. Николай уже жарил опять картошку. Повернул голову:
– Потому что мы с ним пидорасы.
– Бон матин, – сказал Матвей. – Как говорят, говорят, в Квебеке.
– Давай сразу о делах.
Матвей кашлянул. Спросил вежливо:
– Может, сначала позавтракаем?
Заглянул в холодильник и извлек бутылку. – Можно, – возразил, перехватив взгляд Николая. – Выходной!
Николай откинулся к стене. Сидел на табурете.
– Это значит, – сказал сквозь зубы, – я один упираюсь. Я был готов к любому. Ты мог продать квартиру. Здесь могла быть полна горница людей. Мог меня отшвырнуть от дверей. Имел право. Но этого я не предвидел. Не с кем разговаривать.
Матвей поразмыслил.
– Жестко, – согласился.
Убрал бутылку обратно.
– Поесть разрешишь? – Нагреб себе картошки. – Лесбия, – сказал жуя, – хорошо готовила. – Не лесбиянка, – он поперхнулся, – …наоборот, – продолжил, откашлявшись. – Сейчас уже могу спокойно вспоминать. А тогда было, конечно, неприятно. Сам чего не ешь?
Николай не шевелился.
Матвей встал, помыл за собой тарелку.
– Начинай, – сказал. – …Или нет! Назрел план. Есть река. Там, правда – лето – все пляжи мясом забиты… в такую-то погоду, – глянув в окно, – может, и ничего. Я знаю одни кусты. Где никого нет.
– Могу обосновать, – посмотрев на Николая. – Ты очень скован. С первого взгляда было видно – по тому, как вскочил. Я на лестницах ночевал, знаю. Я тебя зачем здесь оставлял. Хотел чтоб ты рассредоточился. Если напряженно вглядываться в одну точку, многое ускользает.
Николай молча встал.
– Подожди. – Матвей сходил за рюкзаком, вернулся. Сложил бутылку из холодильника, сок, фрукты. – Это тебе, – пояснил. – Если холодно станет, чтоб сразу домой не возвращаться. Я-то не мерзну, жировой слой большой. …Можно костер развести, вполне заменяет. Но долго. Ты не выдержишь.
Они вышли на улицу.
Шли молча. Потом Матвей заговорил.
– Лет десять последних я не выезжал. Хотел понять, можно вообще жить. Евпочя. – Усмехнулся. – Ты в интернете не шаришься – а так говорят.
Николай молчал. Потом спросил:
– И как?
– Пока не понял. – Засмеялись.
– Беседер, – сказал Николай.
– О, – удивился Матвей. – Это по-ихнему, что ли? Я когда-то увлекался. Шлёма Карлебах меня зачаровал. Сам Михед, сам Михед, сам Михед себе начальник, – запел он. – Сам Михед, сам Михед, сам себе начальник. Сам-сам Михе-е-е-ед себе нача-а-альник, сам-сам Михе-е-ед. Сам себе начальник! Далеко дело не зашло. Ограничился двумя. Сэ ля лютэ финале, – запел он, – групэ-ну э димэн. Линте-ерна-сионале сэра ле жанрюмэн! …Ты сказал, что я не упираюсь. Я упираюсь. Как могу. Тут марксистский кружок. Последнее время, правда, больше в пользу водки. Теперь опять пойду. Ты меня устыдил.
– Любишь ты эти секты, – сказал Николай. – В церковь, помню, ходил.