Денег за бутылки хватало дня на два-три, и мы могли спокойненько прохлаждаться на камушках под нашей горой. Солнце уже было не то. А может, мне кажется, – Алена же обгорела. И Игорек! Он ведь снял трусы! В самый первый день, как мы приехали, и он все это увидел – он снял трусы и остался с белой задницей! И, соответственно. Но все-таки, солнце уже было не то. Жар схлынул. Можно было валяться часами, и мы и валялись; пару раз меня даже угораздило заснуть, и проснуться уже в тени – она покрывала всю полосу камней, ложилась даже на воду, и только изрядно отплыв, я увидела солнце, а заодно Алену и Игорька – они ходили вверху перед тентом, нагибаясь.
Что еще? В тени было прохладно. Трава была вся сухая. А небо было синее. Ночью мы спали. Валера приходил к нам вечером, поговорить. (Днем он плавал и охотился далеко в море.) С собой он приносил рыбы. Или печенья; или вина, например. Все время что-нибудь приносил. Он говорил: хорошо, что вы приехали, без хиппи здесь совсем стало скучно. Или так говорил: мы с хиппи в шашки играли, теперь не с кем мне в шашки играть. Наконец однажды до меня дошло, что «хиппи» – к нам ни в коей мере не относится, а Валера так называет Володю, с большой буквы и в единственном числе: Хиппи. Но я никому ничего не сказала.
Валера говорил, говорил, а между делом подбрасывал и подбрасывал в наш костер дрова, так что костер горел, как сумасшедший. Дров здесь было много, но все-таки, Валера же за ними не ходил. Но ничего, мы потом привыкли. И к тому, что он все время говорит, тоже привыкли; при желании можно было даже кому-нибудь вставить пару слов. В общем-то, он хороший человек был. Потом оказалось – он положил глаз на Алену; перед уходом он каждый раз звал ее перебираться к нему в палатку (он стоял внизу, у ручья). Валера был невысокий, худощавый, мускулистый и ладный, весь черный от загара – словом, выглядел он молодцом. Настоящий морской волк. (У него даже трубка была, он сам ее сделал, из какого-то корешка – это был мундштук, в него вставлялись сигареты. Потом он перешел к Алене.) А что Алена? Алена – ничего. Алена охотно принимала знаки внимания, хихикала и кокетничала напропалую, но до какого-то предела, за которым – стоп. Дело в том, что она все еще ждала Васю Ханкина. Это было святое, и сюда не лезь. Никто, в общем-то, и не лез: мало ли кто чего ждет, и что, я буду Алене объяснять, кто такой на самом деле Вася? Сама, надо полагать, поймет со временем; ну, а так, Алена – это ведь было вовсе не плохо.
Она лезла под руку Игорьку, когда он играл на гитаре, или рассказывала мне анекдоты, которые я наловчилась прерывать на середине словами «вот, собственно, и все» – неизменно вызывающими у нее приступ запойного хохота. Ничего не стоило вызвать у Алены приступ запойного хохота: это могло быть мое «брось каку, детка» – когда она где-нибудь в Морском поднимала с асфальта обгрызенную кукурузу, чтобы сунуть в рот, или «давайте уже хватит» изысканного Игорька, – и мы с Игорьком беззастенчиво этим пользовались. Не совсем понятным оставалось одно: как транспортировать обратно в Москву вчерашнюю школьницу, откуда извлек ее этот оболтус, – но мы пока об этом не думали. Ночи, правда, были уже холодноватые, но, с Валериной помощью, мы не мерзли под Володиными одеялами; Алене же и вовсе дела было мало: она спала посередине.
Мы и правда об этом не думали, пока в одно из утр не спустились вниз, а там, на камушке, лежал голый Вася Ханкин.
Он приехал, то есть пришел по берегу, из Рыбачьего; шел всю ночь, беседовал в пути с привидениями, но их не боялся – у него была книга. Книгу он нашел в Рыбачьем, или ему дали, что-то такое, я точно сказать не могу. Какое-то пособие для начинающих магов. Вася поэтому втюхивал Алене, что ему с девочками больше нельзя; видимо, только за этим и пришел. Мне же он между делом доверчиво поведал про какую-то малютку в Рыбачьем: со сложной судьбой и полным отсутствием родителей, то ли уехавших за рубеж, то ли их и вовсе никогда не бывало. Мы тоже проезжали Рыбачье, и малютку эту я хорошо помнила: она оттягала у Игорька гитару и завела пинкфлойд… но лучше не продолжать.
Вася пробыл три дня; на мой взгляд – слишком долго: мне казалось, что делать ему здесь совершенно нечего, и он не задержится. Но я-то была убеждена, что он и не появится! – так уж я, пожалуй, помолчу. Четвертым утром Вася, по трассе, отправился восвояси, а у нас тут наступила цыганочка. Все потому, что Александр не уехал.