Спасибо тебе за то, что ты был. За то, что это было так, что это был ты, что ты такой, а не другой – а так бы я ничего не поняла, – спасибо, честно!.. Спасибо, Гомосек. Хоть я и не знаю, почему Гомосек? И не узнаю. Почему Гомосек, если…
Девочка!..
Я совсем забыла про девочку.
Я опять легла на камень. Я забыла про девочку. А нельзя было забывать. Теперь все начинай сначала.
Господи!!!
Как много тратишь, убеждая себя, что вот это, это то! И как потом еще больше тратишь, сбрасывая с себя это нагромождение, чтобы под ним не подохнуть! Есть же на свете девочки. Светловолосые девочки, с выгоревшими бровями и ресницами. Это не я, это другие девочки. Мне никогда не быть такой девочкой. Даже не увидеть. Никогда не понять, чего же я не поняла. И как легко становится, просто ужас: я уезжаю.
…А жизнь?.. Прошла, прошла!!
– …Господи! Я не хочу, чтобы он уезжал. Я не могу. Я не хочу, господи! Я не хочу, чтобы он уезжал!!!
Кто-то шел сюда.
Точно: кто-то сползал по камням. Теперь уже точно слышно.
Все перекрутилось и встало. Это я села.
На камне. Под небом, у подножья Симеиза.
Бам-м-м-м… Гитара о камень. Игорек.
А море тихо-мирно хлюпало здесь, у самых ног. И отсюда – и до самого конца – такое гладкое, как ни разу днем. Просто вода. Притом соленая. Просто очень много воды. И две дуры со своими огнями. А я?.. Всего три, значит.
Шорох приблизился. Гитара стукнула прямо надо мной. Потом стало тихо.
Потом кто-то перескочил на мой камень.
– …Ой, бля-а-а…
Это был Игорек.
– Чуть очки не разбил… Потерял их… потом нашел. Ой, бля-а-а-а-а-а… – Голос его сошел на нет. Он опустил руку, которой схватился за голову, и присел. В другой руке у него была гитара. – Или я, это… не очень?.. мне, в общем-то, все равно…
– Да нет, – сказала я. – …Я сейчас уже все равно спать пойду. Там, это – есть где лечь?
– А?.. А, – есть, конечно. Васька покинул нас! И Саня… ой, бля-а-а, он меня покинул! – Игорек схватился рукой за голову, и стал раскачиваться. Потом он посмотрел на меня. – Я пьяный, как свинья! – сокрушенно сказал он.
– Ничего, – сказала я. – Тебе даже к лицу.
Игорек покачался в нерешительности и сокрушенно захихикал. – Я хотел поиграть, – сокрушенно признался он. – Так давай, – сказала я. – Сыграй голубую луну. – Игорек взялся за гитару, но тут же опустил ее. – Нет, – сказал он. – Я так не могу. Я рукой по струнам не попаду. Ой, бля-а… – Он захихикал. – Мне, наверно, тоже надо спать… а? Я же сбежал! Там эта… толстая! Сидит, и ни в одном глазу! Спрашивает: чего я сюда поперлась? А – эта – Алена, Васька мне ее оставил! Ой, бля-а-а… Вот это первый! – Он врезал по струнам. – А вот второй! А это третий!
– Ой, бля-а-а-а…
– Расскажи анекдот, – сказала я. – Какой? – Про зверя. Или про пионера.
– Ой, бля-а-а… Стоит мальчик у вечного огня на часах. К нему подходит такой мужик… МАЛЬЧИК! ТЫ – ПИОНЭР?!.. «Да…» ЧТО – ДА???!!! «Н…е-ет…» ЧТО – НЕТ????!!!! «Я НЕ ЗНАЮ, ДЯДЕНЬКА!!!!..»
На черную гладь справа далеко впереди ложились отражения огней. Они колебались и переливались.
– Вы уезжаете?
– Мы… да. Не знаю..! Сашка – мы с ним позавчера вроде поругались… вроде немного… Ой, бля-а… Он билет взял, не знаю только на когда… Вроде послезавтра. Ну… и я, да, наверно.
– А ты?
– Я… не знаю, дяденька!
– Ой, бля-а… – сказал Игорек.
– …Красноярск… Это такой город. Никто не знает, какой это город. Никто не знает, как мне не хочется!..
– Ну и не едь, – сказала я. – Оставайся.
– Нет, надо, – сказал Игорек. – Меня там жена ждет. У меня там гитара! «...........»!
– Это хорошая гитара?
– Еще бы! Я ее купил за шесть тысяч, весной. Думал, здесь заработаю, отдам. Ой, бля-а-а-а… – Игорек посидел, потом вдруг захихикал. – Никто же не знает, – сообщил он. – Никто же здесь не знает… Как я тут хожу со своими волосами! Никто не знает, что я специально круг делаю, чтоб только мимо них пройти, и так… о-ба!
Он вскинул руку.
– И они мне ответят! Хотя мы незнакомы! Никто не знает, что это такое – после Красноярска!..
– …Ну и не уезжай, – сказала я. – Ну хочешь… поехали в другое место? Завтра. То есть, сегодня.
– В какое место? Ой, бля-а-а…
– В замечательное место. Никто не знает, что это за место. Там один всего мой знакомый живет. Только я не знаю, может его там уже нет.
– Ой, бля-а! Я не знаю. Я ничего не знаю уже. Кажется, у меня начинается похмелье.
– А ты искупайся, – сказала я.
– Я не могу купаться ночью! Я снимаю очки, отплываю на два метра, и ничего не вижу!
– Ничего, – сказала я. – Ерунда. Я тебе покричу отсюда. Давай.
Игорек посидел, потом встал. Гитара брякнула и загудела – он зацепил ее ногой – я ее придержала. Он стал раздеваться, сокрушенно хихикая и повторяя «ой, бля-а». Раздевшись, он прыгнул – головой.