— За три лета поставил, — небрежно, на самом же деле с хорошо скрытой гордостью произнес Леннарт, включил электрокамин, и искусственные языки пламени начали безуспешно пожирать пластмассовые поленья. — Неплохая штука, — сказал он, пододвигая камин поближе к Сирье, — не всегда охота разводить огонь в настоящем камине.
— Мог бы и развести, — отозвалась Сирье — устало, сонно и равнодушно.
— Хотел осенью по первому разу пролакировать стены, да не успел, — пояснил Леннарт и провел ладонью по доскам. — Еще месяц работы, и все здесь будет в полном порядке, — задумчиво добавил он.
— Холодно, — тихонько пожаловалась Сирье. Она спрятала руки в рукава, подняла воротник и, как кошка, свернулась клубком в плетеном кресле.
— Что ж, тогда придется принести дров, — нехотя произнес Леннарт и, спохватившись, что сказал это недостаточно любезно, вышел из комнаты.
Дрова намокли и обледенели; толь, покрывавший их осенью, комом лежал на земле, и часть поленницы обвалилась. Леннарт клял себя, что не сделал надежного навеса для дров, он попытался собрать их, но они примерзли к земле. Тогда он махнул рукой, вытащил из поленницы охапку и уже было направился к дому, когда неожиданно с ужасом заметил, что ветки у молодых яблонь и слив словно срезаны и стволы местами обглоданы. Зайцы!.. Долгое время Леннарт стоял, переминаясь с ноги на ногу и глядя на то, что натворили зайцы, а затем, вне себя от злости или досады, вошел в дом, кинул охапку дров перед камином и стал вполголоса ругаться, однако все же настолько громко, что Сирье, успевшая задремать, проснулась и спросила, что произошло. Леннарт объяснил, Сирье пробормотала что-то невразумительное и снова закрыла глаза.
Леннарт сунул поленья в камин, нашел возле ящика с гвоздями несколько сухих деревяшек и газеты. Он долго возился, прежде чем огонь занялся; из камина повалил дым, тогда Леннарт сообразил, что не открыл вьюшку, наконец камин разгорелся, но никакой радости от этого Леннарт не почувствовал, он сел на пол и обхватил руками гудящую голову.
Ночь перешла в утро. Леннарт вздрогнул, очнулся от короткого сна и посмотрел на часы, они показывали всего-навсего половину четвертого — стояли. По всей вероятности, сейчас часов десять, а то и больше. Он подумал, что следовало бы сходить в подвал, там могло оказаться несколько бутылок вина, а может, и полбутылки коньяка, но ему было лень пошевелиться. От камина шло тепло, он протянул руки к огню и внезапно подумал, что сегодня воскресенье и кто-нибудь из соседей наверняка приедет на свой участок. Разумеется, сразу же заметит, что из трубы идет дым, зайдет, а он тут с какой-то женщиной… Леннарт взглянул на Сирье, спокойно спавшую в плетеном кресле, застегнул пальто и вышел. Вокруг было по-зимнему тихо, достроенные и недостроенные дачи стояли, нахохлившись, под заснеженными крышами. Он дошел до конца дорожки и увидел, что молодые деревья на соседнем участке, у Эльмара, тоже не укрыты, однако зайцы их не обгрызли. Он свернул с дорожки, перелез через ограду, неожиданно его охватила непонятная ярость, достал перочинный нож и, сделав надрезы на стволах молодых яблонь, содрал с них кору, но тут пальцы его замерли, взглянув, он увидел на тонком снежном покрове свои следы. Чувство стыда отрезвило его, он испуганно огляделся, а затем принялся перчаткой стирать следы.
Возвращаться в дом не хотелось. Он остановился на ступеньке, и ему вспомнился солнечный день, когда они с Мартой стояли на этом самом месте и смотрели, как маленький Алар строил из кубиков дом. Это и в самом деле был знаменательный день — день, когда он поставил дверь, день, когда дом обрел вид настоящего дома. Даже Алар попробовал запереть дом на ключ… А теперь там, в плетеном кресле, спит посторонняя женщина. Леннарт сел на ступеньку, его охватило чувство омерзения, какая-то изматывающая нервы пытка — больше всего ему хотелось сразу же отправиться обратно в город, но… на его даче спала какая-то женщина…
Леннарт почувствовал всю абсурдность сложившейся ситуации. Правда, почти всю ночь они с Сирье протанцевали, сперва в ресторане, где справляли юбилей Арведа, позднее у юбиляра дома. Он знал лишь, что Сирье приходится Арведу какой-то родственницей, вот и все, что он о ней знал. Они танцевали и целовались, он ощущал своим телом тело женщины, это одурманивало и раззадоривало. Сирье сказала, что у него притягательные глаза, а он, в свою очередь, что Сирье самая красивая женщина, каких он когда-либо встречал, и когда под утро стали расходиться, он предложил отправиться на Канарские острова. А если не на Канарские, то куда-нибудь поближе. Сирье ничего не имела против, они сели в такси и покатили. И вот теперь они на его даче. Горел камин, и Леннарт испытывал непреодолимое отвращение к самому себе.