И вот мальчик стоит в дверях павильона, там как раз начинается съемка. Павильон — большое помещение, посередине которого построена комната с тремя стенами. В комнате красуется праздничный стол, заставленный всевозможными блюдами и бутылками. Прожекторы, свисающие с потолочных конструкций, светят странным апельсиновым светом. Мужчины поворачивают прожекторы длинными шестами. Светловолосый человек, сидя на машине, похожей на кран, выкрикивает номера. В помещении царят шум и какая-то бессмысленная суета. Мальчик ищет взглядом Сеппера, но тот словно растворился в толпе снующих людей.
В течение нескольких минут мальчик вбирает в себя эту движущуюся перед ним картину и внезапно чувствует странное разочарование. Как-то слишком обыденно все это. Он разглядывает актеров, многих из которых знает по имени и в лицо, но актеры просто болтают, смеются, курят у двери: на них обычная одежда, и от других служащих их отличает разве что грим, однако мальчик все же надеется, что первое впечатление обманчиво и мир кино откроется ему когда-нибудь позже.
— Ну, что стоишь у двери? — спрашивает у него молодая женщина. — Сеппер решил, что ты уже умотал домой… Я Анне, — поясняет женщина, и мальчик чувствует, как у него начинает пылать лицо оттого, что Анне с беззастенчивым любопытством разглядывает его.
— Здравствуйте, — смущенно бормочет мальчик. — Что я должен делать?
— Прежде всего осмотрись вокруг, — усмехается Анне и спрашивает, бывал ли он когда-нибудь раньше на съемках.
— Нет, — отвечает мальчик, и ему неловко, что он должен так ответить.
Выражение лица у Анне становится скучающим, и она принимается объяснять, где находится камера и что из себя представляет режиссер Треппан, но как раз в этот момент на весь павильон раздается зычный голос Треппана:
— Анне! Кто видел Анне!
Мальчик все еще стоит у крана и оглядывается по сторонам. Ему трудно себе представить, чем он может быть здесь полезен. Он ничего не умеет, и совершенно ясно, что ни у кого нет времени чему-то его учить, единственное, что ему остается, это забиться куда-нибудь в угол, чтобы не путаться у других под ногами.
Вокруг стола собираются актеры, рассаживаются на стульях, разглядывают стоящие перед ними блюда. Мальчик глотает слюну — утром он торопился и едва успел что-то перехватить, и вот теперь глотает слюну и старается не смотреть в сторону стола. Анне курит и болтает с каким-то мужчиной. Мальчик немного обижен: вместо того чтобы болтать, она могла бы заняться им. В конце концов ему надоедает стоять на одном месте, набравшись смелости, он заглядывает за стены комнаты, рассматривает кинокамеру, прислушивается к разговорам и начинает понимать, что многие вещи здесь имеют свои названия: микрофон висит на крюке, прожекторы называют юпитерами и «бебками». Надо только не зевать, рассуждает сам с собой мальчик, и тогда ему самому скоро станет все ясно. Ну и удивится Анне, с гордостью думает он, когда увидит, как хорошо он уже разбирается в съемке. Но тут он замечает нечто странное: двое мужчин желтой лентой измеряют расстояние между камерой и актерами. Поначалу мальчик думает, что они дурачатся, но мужчины, кажется, занимаются этим всерьез, и он разыскивает Анне, чтобы спросить. Женщина хлопочет у праздничного стола и, как только замечает мальчика, командует:
— Сбегай-ка на второй этаж в гримерную и спроси часы актера Сийма.
Мальчик счастлив, что ему доверили поручение. Он спешит вверх по лестнице, но в коридоре останавливается: что могла означать эта странная фраза: спроси часы актера Сийма… Наверное, это какое-то условное выражение, догадывается он, пароль, который… он думает… который, очевидно, означает, что актера надо поторопить на съемку. Теперь, уже по-настоящему гордый своей сообразительностью, он идет прямиком в гримерную, которую заметил, когда шел с Сеппером по коридору, и уже в дверях кричит:
— Актера Сийма срочно просят на съемочную площадку!
— Он должен быть внизу. Да, он спустился минут пять тому назад, — удивленно произносит женщина в белом халате.
Когда мальчик входит в павильон, Анне как-то насмешливо смотрит на его руки.
— Ну? — спрашивает она.
— Он уже пять минут как внизу, — бойко заявляет мальчик.
— Часы?! — Глаза Анне суживаются и становятся злыми. — Болван, я велела принести часы Сийма.
Мальчику снова приходится идти в гримерную. От жгучего чувства стыда на глаза у него наворачиваются слезы, но показывать этого нельзя. Он вытирает глаза рукавом и машинально думает о том, что должен принести актеру часы, иначе они не могут снимать, и когда наконец часы с коричневым кожаным ремешком оказываются у него в руках, ему хочется швырнуть их об стену, но он осторожно держит их на ладони, молча протягивает Анне и, не решаясь глядеть по сторонам, боком подвигается к стене, подальше от яркого света, потому что все, наверное, смотрят на него и смеются.