Выбрать главу

Очевидно, он слишком долго маячит возле этого дома, потому что кто-то из жильцов подошел к входной двери и уставился на него. Леопольд мог бы представить себе, какие подозрения возникли в голове мужчины, но ему лень, его остерегли, и он должен идти дальше. Хотя весенние сумерки уже давно сгустились, на улице почему-то все еще не зажигают фонари, только из большинства окон льется свет. В некоторых домах, расположенных по краю улицы, шторы не задернуты, и дома эти похожи на сцены домашнего театра: за кухонным столом мужчина в спортивной блузе читает газету, затем появляется женщина со сковородкой и через его плечо вываливает ему что-то на тарелку; светловолосые мальчишки, держась за руки, скачут на диване; голый по пояс парень боксирует своего воображаемого противника; лысый мужчина в голубой нательной рубашке полощет горло, окно открыто, и громкое бульканье разносится по улице; в полумраке комнат светятся экраны телевизоров; какая-то женщина шьет; другая снимает что-то с полки… Леопольд убыстряет шаг (какого черта они не удосужатся зашторить окна, первым делом, когда входишь в комнату, надо задернуть шторы!) и, пройдя несколько десятков метров, останавливается: молодая женщина в комбине, едва прикрывающем ее тело, маячит перед его глазами, вызывая волнение. Он чувствует искушение еще раз пройти мимо этого окна, однако решает не возвращаться.

Той давней осенью — он учился тогда в десятом классе — ему понадобилось поздно вечером сходить в сарай. (Зачем? Внезапно ему очень захотелось узнать, чего ради он отправился в тот вечер в сарай. За каким-то инструментом? Большинство необходимых инструментов хранилось в кухонном шкафу, в сарае держали брикет и дрова, правда, там был ящик с гайками, болтами, старыми замками, дверными ручками и прочим металлическим хламом.) Ему помнится, что он должен был сходить в сарай, хотя это мог быть лишь предлог, позднее трансформировавшийся в истинную причину. Во всяком случае, в тот вечер он вышел из дома, но пошел не той дорогой, какой ходили обычно, а той, что вела между домом и сараями соседнего двора; и хотя этот путь был прямее, пришлось перелезать через низкий забор, окружавший грядки с овощами. Проходя, он заглянул в какое-то освещенное окно на первом этаже. Шторы были не задернуты, и он впервые в жизни увидел обнаженную женщину. Он подошел вплотную к окну, чтобы лучше разглядеть, внезапно его пронизала сладкая дрожь, которую он порой испытывал по ночам.

До этого вечера он девушками не интересовался, даже на школьные вечера не ходил, не говоря уже о свиданиях и провожаниях домой, возможно, он стеснялся своей скромной одежды, а может, причина крылась в том, что у него никогда не водилось карманных денег, — во всяком случае, он проводил время в компании парней, а когда собирались вместе с девчонками, он просто не принимал в этом участия; и когда он лег спать, то и предположить не мог, что повлекут за собой те несколько минут, в течение которых он стоял перед освещенным окном с тюлевой занавеской. Уже на следующий день, когда на улице стемнело, буквы в книге, которую он читал, запрыгали, и перед глазами возникла картина: обнаженная женщина проходит через комнату, спустя некоторое время возвращается со стаканом в руке, садится на край постели, долго водит ложечкой в стакане, пьет, ставит стакан на стол, ложится и гасит свет. Эта вереница картин не давала ему сосредоточиться, вечер превратился в мучительный кошмар.

В конце концов ему стало не под силу сидеть дома, и он отправился к Андрусу, они включили магнитофон, слушали музыку, о чем-то говорили, а затем Леопольд спросил, занимался ли Андрус этим. Да, ответил тот, летом, в Иванову ночь. «Ну и как? — поинтересовался Леопольд, на что друг пожал плечами. — А потом у вас продолжалось?» — «Нет, конечно, ведь ей было уже далеко за двадцать».

Внезапно Леопольду захотелось рассказать другу, что в их доме живет разведенная женщина, что окно ее комнаты выходит на соседские сараи и что женщина иногда не задергивает шторы и ее можно преспокойно разглядывать, но прикусил язык, почему-то ему показалось, что это будет предательством по отношению к женщине.

Он еще несколько вечеров ходил к этому окну, хотя каждый раз клялся себе, что это последний; несколько дней ему удавалось продержаться, но затем, после мучительной борьбы с самим собой, он снова крался к окну. Потом выпал снег, и подглядывать за этой женщиной стало невозможным, следы выдали бы его, и неожиданно для себя Леопольд почувствовал огромное облегчение. Однако последовавшие затем дождливые дни растопили первый снег, и все началось сызнова. Казалось, какой-то дьявольский магнит притягивал его к этому освещенному окну.