Некоторое время я благоговейно созерцал предмет своих мечтаний и привыкал к мысли, что поймал соболя. Потом, так и не сумев до конца поверить в свою удачу, вынул зверька из капкана, погладил нежный мех и, счастливый, помчался дальше.
Три следующие ловушки были пусты. Пятая опять заставила поволноваться. Снег вытоптан, тут же валяется перегрызенный пополам потаск. Ни ловушки, ни соболя. С трудом нашел его в соседнем распадке. Зверек так глубоко втиснулся между обнаженных корней кедра, что я еле вытащил его оттуда. И вовремя — мышиный помет посыпался прямо из шубки. К счастью, мех попортить грызуны не успели. В седьмом капкане опять соболь. Эту ловушку я привязал прямо к кусту, без потаска. Бегая вокруг него, зверек перекрутил цепочку восьмерками и оказался притянутым к стволику, как Карабас-Барабас бородой к сосне.
Оставалось еще две непроверенные ловушки, но невероятная удача опьянила меня, и я отдался неуемным мечтам, не замечая уже ни свежих следов, ни новых тропок. Ликование переполняло сердце. Теплые волны счастья несли, качали, дурманя все больше и больше. Я окончательно утратил чувство реальности и наверняка был бы разгневан, окажись восьмой капкан пустым. Однако перед моим взором вновь предстала отрадная для промысловика картина: на том месте, где стоял капкан, вытоптана круглая арена, и на ее краю, уткнувшись мордочкой в снег, словно споткнувшись, лежал соболь-самец красивого кофейного цвета.
На обратном ходе проверил шесть капканов на приманку. Пусто. Пустяки! Рюкзак и без того полон! Если охотовед все четыре шкурки примет первым сортом, то денег хватит, чтобы рассчитаться со всеми долгами. Фантастика!
Все, возвращаюсь с Фартового (так я назвал этот путик) и готовлю к приходу Луксы достойный такого удачного дня ужин.
Сварил мяса. Поджарил на сливочном масле четырех рябчиков с луком.
Наставник, увидев богато накрытый стол, сразу все понял.
— С чем поздравить?
Я молча показал четыре пальца.
Лукса от удивления аж присвистнул:
— Вот это да себе! Доставай, Камиль, фляжку! Теперь ты настоящий промысловик!
Когда подняли кружки, наставник с чувством произнес:
— Пусть удача приходит чаще, ноги носят до старости, глаз не знает промаха!
Попробовав поджаренных мною рябчиков, похвалил:
— В жизни не ел ничего вкуснее.
Какая-то странная погода стоит последние дни. Ночь звездная, мороз 30–35°, а утром небо начинает заволакивать дымкой и время от времени сыплет пороша. К обеду становится так пасмурно, что кажется, вот-вот повалит настоящий снег, но к вечеру все постепенно рассеивается, и ночью опять высыпают звезды. Раньше при таком морозе я вряд ли снял бы рукавицы. А тут пообвык — капканы-то голыми руками приходится настораживать. Натрешь руки хвоей пихты, чтобы отбить посторонние запахи, и работаешь. К вечеру пальцы от холода опухают и краснеют. В палатку возвращаешься насквозь промерзший. Пока печь непослушными руками растопишь — не одну спичку сломаешь. При этом невольно вспоминаешь рассказ Джека Лондона «Костер».
Но по мере того, как разгораются дрова, палатка оживает, наполняется теплом, и ты, только что все и вся проклинавший, добреешь, становишься благодушней. Сидишь усталый, расслабленный и неторопливо выдергиваешь из спутавшейся бороды и усов ледяные сосульки, намерзшие за день. А уж когда выпьешь кружку горячего, душистого чая, то уже готов любому доказывать, что лучше этой палатки и этого горного ключа нет места на земле.
Потом принимаешься за повседневные дела. Колешь дрова, приносишь с ключа воду, достаешь с лабаза продукты, моешь посуду, варишь по очереди с Луксой ужин, завтрак и обед одновременно. Обдираешь тушки. Чуть ли не ежедневно при свете свечи латаешь изодранную одежду, ремонтируешь снаряжение, заряжаешь патроны, делаешь записи в дневнике. После ужина поговоришь немного с Луксой и ныряешь в спальник до утра.
Спать при таких морозах в ватном мешке, конечно, не то, что в теплом доме на мягкой перине. Но тут главное — правильно настроить себя, принять неизбежность определенных неудобств. Тогда недостаток комфорта и тепла переносится значительно легче. Я, еще два месяца назад не представлявший, как люди могут зимой жить в матерчатой палатке, теперь считаю это вполне нормальным, а те трудности таежного быта, которые рисует воображение в городе, на самом деле преодолимы.