– Ну что же, Чурилов так Чурилов, – вслух произнес изувер, накануне восставший из мертвых, – и фамилия очень даже похожая. С другой стороны, особо выбирать не приходится – мне в создавшейся ситуации все подходит.
Забрав добытые им свидетельства и пользуясь помощью мистических сил, он незамедлительно изменил в паспорте фотографию, приведя его в полное соответствие со своей нынешней личностью. Далее, новоявленный Антон Ксенофонтович сложил документы в карман пиджака, после чего ножом стал вырезать у умершего печень, не забывая снабжать свои действия отвратительным комментарием: «Я целый день ничего не ел, изголодался совсем не на шутку, так, может быть, орган этого «грязного бомжика» поможет мне утолить тот нечеловеческий голод, что терзает меня изнутри; в былые времена, помню, мне очень нравилось поедать питательные части людских органов и останков». Методично работая лезвием, он извлек, как ему казалось, самую вкусную часть туловища и, не задумываясь, вписался в нее своими зубами; вероятно, ему не очень понравилась одеревеневшая печень давнего алкоголика, потому что он тут же избавился от откушенного куска и выплюнул его в сторону. «Давай лучше попробуем почки», – продолжал он свои рассуждения, кромсая тело убитого им мужчины. Однако и здесь произошла та же история, что и с первым надкушенным органом. По вкусу Ростовскому чудовищу пришлось лишь сердце умерщвленной им только что жертвы. Насытившись и озарившись довольной улыбкой, он убрал нож обратно в портфель, а труп убитого им человека скинул назад, под откос, прямо за лавку, где тот скатился вниз, а кромешная тьма, разрезаемая только привокзальными фонарями, освещавшими один лишь перрон, надежно скрыла совершенное им только что неимоверно жестокое преступление.
Через некоторое время подошел проходящий поезд, и Чурилов направился к одному из открывшихся для посадки вагонов. Он выбрал именно тот, где на этой станции не садился ни один человек, а стояла только одна проводница. То была женщина, давно уже переставшая хвастаться своей некогда, возможно, и удивительной красотой; достигнув сорока восьми лет, она, при своем среднем росте, умудрилась набрать довольно много лишнего веса, и было очевидно, что служба ей дается с невероятным трудом, причем она даже не покидала вагон, а билеты проверяла, уже когда пассажир поднимался в тамбур. Подобное обстоятельство было как нельзя более выгодно Ростовскому потрошителю, так как он избежал неприятных объяснений на улице (билеты купить ему так и не посчастливилось, потому что вокзал работает только до 19 часов 50 минут, а он закончил «заниматься» с бездомным уже после восьми часов вечера). Женщина была одета в форменную одежду, которая несуразно сидела на ее непривлекательных телесах, обвисших и, как следствие, уже некрасивых; лицом она выдалась круглым, некогда вызывавшим у молодых людей восхищение и сладостное томление, но сейчас выглядевшим сильно осунувшимся и обильно покрывшимся возрастными морщинами; взгляд давно был потухшим, не выражавшим той юношеской целеустремленности, какая была, когда она только начинала свою нелегкую службу. Звали ее Смирновой Еленой Валерьевной.
– Ваш билет? – обратилась она к странному пассажиру…
Поначалу, еще до того момента, как задать свой обычный вопрос, она не сразу стала заниматься непосредственно проверкой проездных документов, а решила вначале разобраться со своими непосредственными обязанностями, то есть: опустила заслонку на подъемную лестницу, закрыла и заперла входную дверь – словом, никак не обращала внимания на поднявшегося в вагон человека, заговаривая с ним чисто машинально, по большому счету оставаясь верной давно выработавшейся привычке. В обыденной ситуации, когда она заканчивала со всеми процедурами, ей уже протягивали запрашиваемое свидетельство, подтверждающее право проезда, поэтому она особо и не задумывалась, предполагая, что как только повернется к гражданину, то сразу получит искомый билетик, тем более что краем глаза она заметила, как пассажир засунул руку в портфель и продолжает ее там удерживать, очевидно отыскивая то, что ей и было в эту минуту необходимо.