Он наскоро примотал гранату к вентилю кислородного баллона ветошью, здесь же на ручке тележки висевшей. Присел и выглянул из-за бочки.
Они уже были здесь. Наступали единым надежным фронтом. Не проскользнуть…
Вроде бы того и хотел, но страшно до жути.
До сих пор было как-то не так… А тут ну прямо психическая атака какая-то.
Нет, если бы у теней были жуткие светящиеся глазки, то было бы куда проще их воспринимать.
Они плотно отрезали этот угол двора. Надвигались, медленно смыкая ряды. «Ну, настрелял я их, как уток по осени, — с горечью подумал Сашка, — а их вон, до фига еще».
Вспомнились, вот уж к месту, шутовские, как тема нашествия у Шостаковича, строки Строчкова:
Стихи были ернические, но в этот момент была в них кровеледенящая правда про загнанного в угол бойца, выбор которого не велик. И внезапное чувство единения с персонажем этих стихов напугало, ей-богу, напугало больше, чем вид полчища черных безликих клоунов.
Возникло нелогичное, гибельное желание стрелять в них. Но бочка и баллон в случае ответного огня представлялись совершенно невыгодным укрытием.
Нет, покончить с ними нужно одним махом, согласно плану. Это ясно!
Так, здесь они такими темпами будут секунд через двадцать.
Вторая граната была осколочной, с «рубашкой» из пятиграммовых стальных шариков.
Сашка на одном дыхании сорвал ее со сбруи, снял с предохранителя, повернул верхнюю половинку яйца по часовой стрелке, устанавливая почти максимальное время горения замедлителя.
Приподнялся, крутанул так же почти до упора верхнее полушарие фугаски, ухитрившись не размотать ветошь.
Потом выдернул один за другим оба штока.
Вторую гранату — просто кинул на крышку бочки.
И абзац — ноги делать.
Сейчас будет большой бум, фейерверк и бабах. Событие, находиться в центре которого в планы Воронкова не входило.
Главное коварство плана и особый цинизм задуманного заключались в том, что со стороны наступавших угол двора казался глухим из-за части старого забора, стоявшего на территории. Три бетонные покосившиеся плиты не удалось демонтировать при расширении территории — так их знатно установили когда-то. И теперь они на фоне нового забора сливались с ним. Но за ними можно было проскочить и оказаться за ближайшим — крайним резервуаром — самым новым из всех.
Запалы заискрили. Время пошло!
— За мной, братцы кролики! — выкрикнул Сашка и со всех ног рванул к покосившимся, но стойким плитам старого забора.
Первая граната должна была взорваться на кислородном баллоне, а другая следом, с гарантией высвободив энергию «тухлой» соляры. Только бы монстры не дали слабину в своем наступательном порыве. Только бы не разделились!
Раз, два, три… Тьфу! Три, два, один…
Шарахнуло, сдвоено так, что не поддававшиеся никаким усилиям строителей бетонные плиты положило на асфальт. И в полыхнувшем и подтолкнувшем в спину жаре Сашка увидел театр теней. На округлой стене отстойника, на асфальте, да будто бы на самом темном небе отразились на просвет корчащиеся тени сгорающих в адском пламени монстров.
Сашка потом, анализируя ситуацию, не мог ответить, на что он рассчитывал, затевая этот безумный взрыв.
Но получилось.
И получилось именно то, что надо.
Ослепительный свет и жар пожрал призраков. Ударная волна и осколки тоже, видимо, без дела не остались.
Сашка благодарил судьбу за то, что не видел самой гибели монстров. Да и не мог бы. Наверное, он бы просто ослеп. Но и отразившихся, будто в фотовспышке, жутких несусветно теней на боках резервуара ему хватило. С запасом.
В корчащихся силуэтах было что-то настолько нелепое, нечеловечески чуждое, что голливудских монстров типа Чужого, исходящих слюной и клацающих бутафорскими челюстями, впору было приласкать и потетешкать, как родных, привычных и любимых.
Повидай Сашка подлинные лики призраков до схватки, неизвестно, хватило бы ему духу вступать с ними в противоборство.