И этот кто-то был, наоборот, нов и неузнаваем. О! Это — очевидно — чудовище куда более сильное и страшное, чем могло вместить воображение несчастного творца.
То был финал какой-то титанической постоянной и невероятно жестокой битвы, осознал Художник. Он чувствовал, что борьба эта не закончена и у нее есть еще продолжение. А также, что эта борьба не ясна до конца самим ее участникам. Но от этого не менее непримирима и беспощадна.
Но мир безысходности не предполагал борьбы! Да еще такого накала! Нет! Этот мир вмещал тоску, страх, смутную разлитую угрозу, но борьбы не вмещал, по представлению творца.
Что же не так?
Что не понял в этом мире Художник?
Он был в смятении.
И непослушные подгибающиеся ноги несли его к разгадке страшной тайны.
И тут он увидел, как тени, смыкающие строй, закрыли от него того страшного смертоносного монстра, за которым охотились. И полыхнул взрыв, ударивший в тощую грудь как молотом. И тени испарились…
Это было последнее, что он увидел, перед тем как его подбросило и повалило.
Он тут же вскочил, как ему показалось.
На самом деле он всего лишь вяло и неуклюже поднялся.
Никогда раньше рядом с Художником ничего не взрывалось, никогда его не опалял столь яростный жар. Никогда его не швыряла наземь такая неумолимая и безжалостная сила.
Даже сумев встать на ноги, он был уверен, что погиб. Едва поняв, что все-таки жив, он тут же снова понял, что гибель неминуема. Выхода не было. Весь мир был в огне. Горела сама земля!
Проковыляв назад пару шагов, он наткнулся на стену и съежился в ожидании неизбежного конца.
Но словно этих потрясений было мало, его ждало нечто худшее. Прямо сквозь стену огня, из пламени, разлитого вокруг, на него выплыло нечто совершенно и окончательно ужасное, грозное и несообразное ни с чем.
Это могучее существо, облитое тугим маслянистым сиянием, лишь отдаленно напоминало человека. Пламя бессильно было причинить ему вред.
Кровавым металлом поблескивала на груди и боках жесткая чешуя.
Высокая темная фигура в сполохах отраженного пламени медленно поводила головой, выискивая новые жертвы. В каждом гибком движении чувствовалась жестокая, первобытная мощь и беспредельная уверенность.
Отточенное восприятие Художника судорожно впитывало каждую подробность.
Стершее с лица земли, смахнувшее со своего победительного пути как пыль неуничтожимых по определению врагов, чудовище перемещалось каким-то таинственным, странным, невиданным образом… Оно легко и вкрадчиво скользило, будто не касаясь земли.
Одна из его конечностей была удлинена смертоносным, страшной разрушительной силы оружием.
Это был монстр, которого Художник никак не предвидел.
И он приближался! Монстр двигался в его сторону.
Сначала он собирался убивать.
Он собирался УБИТЬ ВСЕХ.
Художник почувствовал его мысли.
Они были злы и беспощадны.
Чудовище жаждало уничтожить все и вся, что мешало ему.
Но тут внезапно произошла перемена.
Монстр передумал убивать.
Наоборот.
Ему стало весело. Впрочем, даже веселье его было диким, необузданным и пугающим.
Отчего бы это?
Монстр опустил странное, хищное оружие в руке, которым только что убивал, убивал и убивал, и обратился Художнику.
Он говорил хрипло и грозно. С величественным великодушием победителя в СТРАШНОЙ БИТВЕ, на грубом, отрывистом, но богато модулированном языке, которого Художник не понимал.
Но странное дело — монстр дублировал сказанное на своем варварском наречии ментально — тем способом, которым Художник привык общаться с соотечественниками. И хотя ментальное обращение было слабым, невнятным, как бормотание младенцев или идиотов, а также полным непонятных логических связок, Художник смог разобрать его.
— Ты, тот, кто не имеет определенного постоянного места для жизни, что ты делаешь здесь? Почему мешаешь мне заниматься моим жестоким делом? Здесь место как раз для таких занятий! И никто не смеет появляться здесь без моего дозволения. Правда, знаю я вас, тех, кто не имеет постоянного и определенного места жительства, низкорожденных или волею жизни самой оказавшихся в униженном положении… Вы можете проникать куда угодно. Но что тебе понадобилось в моем смрадном обиталище? Ты ищешь смерти? — вот что сказал могучий монстр, как показалось художнику.
В действительности Воронков выразился гораздо проще:
— Ты откуда, бомжиная душа? Только, едрена мать, мне тебя не хватало. А ведь режимный объект, между прочим, — усмехнулся от жалкости вида незнакомца и продолжил: