— Бомж он везде пролезет. Понятно. Но здесь-то воняет! Чего тут ловить?
При этом Сашка чувствовал себя престранно.
Поначалу он думал, что замигавший испуганно глаз на животе этого странного растрепанного, с детским выражением лица человечка пригрезился ему. Но потом понял, значительно позже, что хламида, в которую тот был облачен, меняет цвет и рисует картинки, очевидно отражая настроение хозяина.
Но это позже.
А в тот момент, когда одежда внезапно стала серой, Сашка подумал, что это БОМЖ, внезапно забредший на огонек, и потому-то так к нему и обратился.
Ну и еще от незнакомца исходили мощные флюиды страха и непонимания.
Это тоже смягчило дух Воронкова и охладило боевой запал.
В следующий миг, когда одежда Художника сменила цвет с серого на нежно-лиловый и по ней заскользили цветовые волны, Сашка чертыхнулся, вновь вскинув оружие.
— Ах ты, гад! — скрежетнув зубами, прорычал он, — чуть не подловил! — но, видя, что Художник заслонился рукой с тонкими пальчиками, добавил с сомнением:
— Шлангом прикидываешься?!
Рукав хламиды откатился и обнажил повыше локтя хрупкую белую ручонку.
— Ты! Враг! — как перевел его слова-посыл Художник для себя, — еси тварь ползучая и вероломная! Хотел ли ты вступить в схватку со мной или напасть со спины, усыпив невинным видом? Я принесу тебе смерть, прежде чем посмеешь ты исполнить злые намерения свои. Ибо нет от меня спасения!
— Пощады! — пискнул в ответ Художник.
Воронков вздрогнул от того, что короткое мелодичное слово отозвалось в его мозгу фразой:
— Мой сломлен дух! Не воин я. В беде. В несчастии пребываю! Взываю к великодушию и состраданию великого воителя.
И паника, паника, паника, которую Сашка отчетливо уловил, сопровождала эти слова-образы.
И снова заморгал отчетливо объемный глаз на колыхающейся хламиде.
— Час от часу не легче… — пробормотал Сашка, — ты кто такое? Откуда свалился?
Художник понял как:
— Со времени течением неумолимым приходят тяготы сильнее прочих бед. И враг изобретательней стократ убитого в бою еще недавно. Кто ты, незваный гость? Зачем тревожишь ратный подвиг мой? Поведай, жалкий, мне о том, откуда ты проник. И я решу судьбу твою.
Оружия Сашка из рук не выпускал, но чувствовал, что опасности это существо, откуда бы оно ни явилось, не представляет:
— Судьба моя в твоих руках, — воспринял Воронков странную телепатию Художника, — я ищущий. Я заблудился в поисках. Нуждаюсь в помощи и милосердии.
Заметно было, что незнакомец в мимикрирующей одежде старается в своих мысленных посылах быть как можно проще и понятнее.
Но сам факт общения оставался непонятен Воронкову.
Путь незнакомец телепат. Бывает, хотя наукой и не доказано.
— Произошла ошибка! Чудовищная ошибка! — продолжал нудеть телепат.
Воронков смерил взглядом «ищущего», убирая оружие.
Кажется, ему нужна была помощь… Какого рода помощь? При всей беззащитности выглядел бедолага все же донельзя подозрительно.
— Чем могу?.. — поинтересовался Воронков, не найдя для окончания фразы достойного продолжения: «помочь» — прозвучало бы слишком прямолинейно, а «быть полезен» — как-то избыточно, тем более что помогать или нет, он еще не решил.
В результате получилось старорежимно и с привкусом высокомерия, что соответствовало настроению.
— Поведай мне, ничтожество, о какой помощи осмеливаешься ты просить у меня, вторгнувшись незвано в мои владения? — перевел для себя Художник.
Ответ вопросом обнадежил его.
Показалось, что если он будет просить еще более униженно, то, возможно, его пощадят и даже действительно помогут.
С одной стороны умолять было как-то неловко. Он все же был представителем высокоразвитой цивилизации, исполненной гуманизма и культуры. И гордость не позволяла унижаться, теперь, когда он чуточку пришел в себя от потрясения, обнаружив, что сразу без разговоров его убивать не собираются. Однако Художник отчетливо понимал, что здесь нужно существовать по тем правилам, к которым здесь привыкли. Знать бы по каким!
С другой стороны, он не очень знал, о какой помощи просить.
Тем временем демон огня и разрушения снова заговорил.
— Прежде чем просить у меня то, чего ты ничем не заслужил, тебе сначала следует ответить на мои вопросы, — отрывисто, все так же снабжая речь таранным эмоциональным зарядом, говорил монстр. — И ты без утайки расскажешь все о себе, о том, в чем цель твоя, зачем ты потревожил порядок моей жизни, зачем строишь злые козни и напускаешь мороки. Только если будешь честен, если поведаешь мне все без утайки, я позволю тебе быть здесь и обращаться ко мне.