— Кимио, прошу тебя, останься. — И пояснила: — Миссис Урсядзава — мой исполнительный секретарь. Она имеет допуск к сверхсекретным материалам.
— О да. Я помню, — сказал Бернштейн. — Мы приняли вас в ноябре прошлого года. Рады видеть вас снова, Кимио.
— Я тоже, полковник, — тихо ответила женщина. Сев на стул, она положила ногу на ногу, явив взору окружающих стройные, мраморно-белые икры, обтянутые тонкими чулками.
— Муж миссис Урсядзавы был первым помощником капитана на «Маеда Мару».
Воспоминание об ужасном убийстве всей команды и пассажиров захваченного наемниками Каддафи лайнера в бухте Триполи заставило мужчин помрачнеть.
— Мне очень жаль, — проговорил Брент.
— Прошу вас, господа, — сказала женщина, опустив глаза. — Угощайтесь чаем с пирожными.
Они завели легкий разговор о Токио, о новой Японии, о последствиях дефицита топлива, старательно избегая упоминания о «Маеда Мару». Но время было дорого, и Брент обеспокоенно взглянул на часы.
— Будет лучше, если мы вернемся на корабль как можно скорее, а то адмирал пошлет за нами целый взвод.
Бернштейн согласно рассмеялся, но Мацухара их не слушал, утонув в глазах Кимио. Мужчины неохотно встали.
Когда Кимио, Бернштейн и Мацухара покинули комнату, Сара защелкнула наручники на запястье Брента. Он быстро накинул ремень чемодана на плечо.
— Ключ у полковника Бернштейна, — сказала Сара, задержав его за руку. Она подошла ближе, крепче сжимая его руку.
Несмотря на растущее желание, Брент пробормотал:
— Я знаю, Сара.
— Брент, — сказала она тихо, приблизив к нему свое лицо. — Завтра вечером?
— Да. У команды левого борта будет увольнение. В том числе и у меня.
— И у Йоси Мацухары. Ты можешь взять его с собой? Кимио — вдова, и…
— По-моему, он проявил к ней легкий интерес, — заметил Брент.
Они рассмеялись.
— Я спрошу Кимио. Позвони завтра по нашему арендованному каналу. — И заглянув своими теплыми, нежными глазами в его глаза, она сказала: — Шалом алейхем.
— Шалом алейхем, Сара.
На следующий день Брент нашел подполковника Мацухару на ангарной палубе. Его зеленый комбинезон в пятнах масла и грязи с трудом можно было отличить в группе механиков, тщательно устанавливавших огромный четырнадцатицилиндровый тысячедвухсотсильный двигатель на место в передней части истребителя. Йоси улыбнулся, махнул рукой Бренту и вернулся к работе, контролируя подсоединение топливных трубок и крепление двигателя к огнеупорному кожуху. Бренту пришлось ждать почти полчаса.
— Ну, — сказал Мацухара, выходя из-за «Зеро». — Извини, что заставил ждать.
— Кое-что личное, Йоси.
Летчик указал рукой в направлении галерейной палубы.
…Каюта Мацухары была такой же маленькой и спартанской, как и у Брента. Приглашенный жестом летчика, энсин уселся на жесткую раму койки, а подполковник — на стул за небольшим столом.
— Заседание штаба, Брент-сан, — сострил он. Снова знакомое «сан», которое впервые произнес Фудзита, толкнуло Брента, оставляя глубокое теплое чувство.
— Правильно, подполковник, — сказал он в тон Мацухаре. — Некоторые вопросы тактики на вечер.
— Вы собираетесь провести наступательную операцию?
Брент засмеялся.
— Не совсем так, Йоси. — Американец легонько постучал себя по лбу. — Сегодня вечером я собираюсь встретиться с Сарой, она только что звонила. Кимио Урсядзава не прочь увидеть тебя, поужинать… может быть, мы сначала все вместе сходим в театр Кабуки.
Веселость исчезла с лица летчика, он напрягся.
— Брент, я не был в обществе женщин свыше сорока лет.
— Знаю.
— Мы воины.
— У воинов есть женщины… семьи. Я не предлагаю вам брать с собой Сару и Кимио встречать ударную группу Каддафи, — сказал Брент.
— Я бы хотел поговорить с женщиной. Знаешь, Брент, когда работаешь на корабле из года в год с одними и теми же людьми, темы для разговоров оказываются исчерпанными.
— Да. Даже за несколько месяцев своего пребывания на «Йонаге» я почувствовал это.
— А представь себе прошедшие десятилетия. Мы стали почти немы, по нескольку раз перечитали все книги, полностью отдались во власть своих самолетов, моделирования полетных ситуаций на тренажерах, бесконечного демонтажа и переборке двигателей и вооружения, изнуряли себя, убивая время ежедневными физическими упражнениями.
Брент знал об уединенном, монашеском существовании и тяжелых тренировках, которые сохранили экипаж «Йонаги» на редкость молодым. Марк Аллен сказал как-то, что он заметил этот феномен в Сойти Йокои, когда тот вышел из джунглей Гуама, и лейтенанте Хиро Оноде, которого адмирал опрашивал в 1975 году после тринадцатилетнего пребывания японца, «продолжавшего воевать», на филиппинском Лубанге. Несмотря на черные, без единого проблеска седины, волосы летчика, не имеющее морщин лицо и отменные физические данные, Брент знал, что Йоси, вероятно, начал учиться летать где-то в пятнадцать и, возможно, еще не перешагнул шестидесятилетний рубеж.
— Мне почти шестьдесят, — сказал Мацухара, словно прочитав мысли Брента. — Не уверен, заинтересуется ли миссис Урсядзава…
— Йоси! Она спрашивала о вас, значит, вы ей интересны.
Летчик расплылся в улыбке, как заблудившийся в Сахаре путник, внезапно наткнувшийся на оазис.
— С радостью пойду, Брент-сан.
Сидя, скрестив ноги на дзабутоне под балконом «Кобаяси-дза», одного из старейших японских театров Кабуки, Брент чувствовал себя неуютно на тонкой подушке и надеялся, что представление скоро начнется. От непривычного положения у него затекли ноги, поэтому он изменил позу и наклонился к Саре, она улыбнулась и накрыла его руку своей. На ней была плотно облегающая тело шелковая блузка, которая, казалось, сама обтягивала ее груди, и короткая юбка, открывавшая прекрасной формы ноги, на которых она сидела. Кимио, одетая в традиционное кимоно темно-пурпурного цвета с вышитыми на нем камелиями, орхидеями и розами, перетянутое в тонкой талии узким желтым оби с золотой кружевной бахромой, выглядела очень эффектно. Даже ее прическа была выполнена в национальном стиле с ивовыми веточками и золотыми булавками, мерцавшими в роскошных локонах.
Йоси сидел рядом с ней, в его глазах сквозил беззастенчивый голод. Глянув на занавес, Кимио наклонилась к Бренту.
— Вы когда-нибудь видели Кабуки?
— Нет, Кимио.
— «Кобаяси-дза» — очень старый театр, его основание датируется началом семнадцатого века. Говорят, что настоятельница синтоистского монастыря танцевала со своей труппой на первом представлении Кабуки в Токио где-то в 1610 году.
— Женщина? — удивленно прервал Кимио Брент. — Я думал, там не было женщин.
Улыбка Кимио обнажила ее прекрасные белые зубки, она, чуть повысив голос, чтобы перекрыть неустанный гул собравшихся зрителей, заговорила:
— Правильно. Кабуки организовали женщины, но позднее слишком многие актрисы оказались замешанными в проституции, и им запретили играть. — Она поежилась. — Теперь здесь только мужчины, но женские персонажи, оннагата, очень убедительны.
— И правда, — вдруг встрял Йоси. Сара хихикнула.
Кимио продолжала:
— Название сегодняшней постановки литературно можно перевести как «Сорок семь ищут и находят».
— Месть, — прокомментировал Брент.
— Святая для нас, Брент, — произнес Йоси с неожиданной мрачностью. — Каждого школьника учат… учили, что это реальный рассказ о классической мести.
— Смотрите внимательно, Брент, за ходом событий, — посоветовала Кимио. — Актеры говорят очень быстро, и действие сильно стилизовано. Главный герой — владелец поместья Асано, которого негодяй по имени Кира обманом вынудил обнажить меч в императорском дворце, что считалось тяжким преступлением. Асано делает себе харакири, его земли конфискуют, и сорок семь его самураев становятся ронинами, бродяжничают и пьют.
— Да, — кивнул Брент. — Адмирал Фудзита рассказывал мне эту легенду. В годовщину смерти Асано они перестали дурачиться — до этого просто притворялись, что распутничают, — и разрубили злодея Киру на куски.