Лишь один раз у меня появился проблеск надежды, да и тот погас. Я изучил документы из сейфа, большая часть которых лежала на столе. Бумаги были запечатаны в конверты, два или три из них были вскрыты полицией. Насколько я мог судить, ничего особо ценного там не было, да и банковская книжка мистера Олдейкра указывала на то, что он был не таким уж богатым, каким его считали соседи. Однако у меня сложилось такое впечатление, что чего-то не хватает. В бумагах я несколько раз наткнулся на упоминание других документов, возможно, более ценных, которых так и не нашел. Их отсутствие, разумеется, если мы сможем это доказать, обернет главный аргумент Лестрейда против него же. Зачем кому-то красть бумаги, которые все равно в скором времени должны перейти в его руки?
Наконец, обшарив там все до последнего закоулочка, но так и не напав на след, я решил попытать счастья с экономкой. Ее зовут миссис Лексингтон, она невысокого роста, темноволосая, молчаливая и никогда не смотрит прямо в глаза, все время косится в сторону, только иногда бросает на собеседника быстрый подозрительный взгляд. Я убежден, ей есть что рассказать, но она закрылась в себе, как устрица в раковине, и мне так и не удалось ничего у нее выпытать. Да, она впустила в дом мистера Макфарлейна в девять тридцать. Да, она жалеет, что рука у нее не отсохла, перед тем как она это сделала. В половине одиннадцатого она легла спать. Комната ее находится в другом конце дома, и того, что происходило в спальне мистера Олдейкра, она не слышала. Мистер Макфарлейн оставил шляпу и, насколько она помнит, трость в передней. Разбудили ее крики о пожаре. Ее бедного хозяина наверняка убили. Были ли у него враги? У каждого человека есть враги, но мистер Олдейкр мало с кем виделся, и если и встречался с посторонними людьми, то только по делу. Я показал ей пуговицы, и она подтвердила, что это пуговицы с той одежды, которая была на нем прошлым вечером. Сложенные доски были очень сухими, потому что дождя нет уже целый месяц. Они вспыхнули, как порох, и когда она увидела огонь, в нем уже ничего нельзя было различить. Она, как и пожарные, почувствовала запах горелого мяса. О бумагах мистера Олдейкра ей ничего не известно, равно как и о его личной жизни.
Вот так, дорогой Ватсон, я потерпел неудачу. И все же… И все же! – Он упрямо сжал кулаки. – Я точно знаю, что на самом деле все было не так. Я это нутром чую. Экономке что-то известно, только я пока не понимаю что. По ее глазам видно, что она знает что-то важное, но хочет это скрыть. Впрочем, что толку говорить об этом? Если какой-нибудь счастливый случай не поможет нам, я боюсь, что дело о норвудском исчезновении не войдет в хронику наших успехов, которая рано или поздно, я в этом не сомневаюсь, будет явлена вами терпеливой публике.
– Мне кажется, что по лицу этого молодого человека видно, что он просто не мог совершить такое ужасное преступление!
– Не скажите, дорогой Ватсон. Помните того ужасного убийцу, Берта Стивенса, который в восемьдесят седьмом обращался к нам за помощью? По виду это был милейший выпускник воскресной школы.
– Что правда, то правда.
– Если мы не сможем придумать другой версии, наш клиент обречен. Все в этом деле указывает на него, и чем дальше, тем сильнее. Да, кстати, изучая те документы, я обнаружил кое-что интересное. Думаю, начать новое расследование нужно будет именно с этого пункта. Просматривая банковскую книжку, я обратил внимание, что в течение последнего года Олдейкр выписал несколько крупных чеков на имя некоего мистера Корнелиуса, в результате чего лишился большей части своего состояния. Признаться, мне очень интересно узнать, кто такой этот мистер Корнелиус, с которым удалившийся от дел подрядчик заключал столь серьезные сделки. Может ли он иметь какое-либо отношение к делу? Возможно, это брокер, но расписок, соответствующих тем суммам, мы не нашли. Не имея других зацепок, мне теперь придется обратиться в банк, чтобы выяснить, кто обналичивал эти чеки. Увы, мой дорогой друг, я боюсь, что это ничего не даст, расследование наше бесславно закончится тем, что Лестрейд повесит нашего клиента, что для Скотленд-Ярда, несомненно, будет триумфом.
Не знаю, спал ли в ту ночь Шерлок Холмс, но, спустившись утром к завтраку, я застал его бледным и измученным, с темными кругами вокруг глаз, которые, впрочем, только подчеркивали их блеск. Ковер вокруг кресла, в котором он сидел, был усыпан сигаретными окурками и ранними выпусками утренних газет, на столе лежала вскрытая телеграмма.