Разведка определила, что первоначально отряд чекистов состоял из десяти человек. Это уже потом, после их бегства и разгрома комендатуры красных, из Охотска отряд догнали и присоединились ещё десятка три-четыре штыков - портовые рабочие, моряки, всяческая уголовная шпана, одурманенная красными, и, так называемый, комсомольский актив - особо ретивая в красных делах и мечтающая лозунгами молодёжь.
Чекисты уходили резко, но с оглядкой - оставляя на тракте одну засаду за другой. Строго у них выполнялось одно: каждую засаду возглавлял кто-нибудь из этих десяти. По кожаным курткам узнавали потом, что чекист. А отбивались "куртки" ожесточенно, здесь им надо отдать должное. Стреляли точно, расчетливо. Убито девять бойцов, а семерых раненых пришлось отправить обратно - в Охотск. Поэтому погоня затягивалась и результат все "не вырисовывался", как любил говорить капитан. Шесть засад - шесть чекистов. Значит, "лютых" осталось еще четверо. А вот те, которыми чекисты командовали... Тех капитану было искренне жалко.
- Ведь всех убьём, дураков. Ни за синь пороха умрут! Ну, а этот...
Капитан закрыл глаза. В его памяти всплыл образ того самого комиссара, за кем он сейчас гнался.
Крепкий, ладно сложенный, с открытым, располагающим к откровенности, немного скуластым лицом, человек. Когда он говорил, на его скулах пятнами выступал лёгкий румянец и кожа становилась похожей на гусиную - покрывалась мелкими пупырышками. Судя по его речи, он был неплохо образован. И совершеннейший оратор! Можно даже сказать - трибун! Как-то раз его огненная, проникновенная речь так возбудила приисковых рабочих, что они были готовы с кольями ринуться в город, чтобы уничтожить, утопить в море всю "белогвардейско-купеческую" сучью интеллигенцию, эту грязную пену буржуазии, эту контру...
А вот его глаза... Бесцветные, переплетённые красной сеткой сосудов, капли, в которых плавали черные точки зрачков. Их взгляда не могли выдержать многие, с кем он разговаривал, не говоря уже о тех, кого он допрашивал. Взгляд был тяжелый и холодный, он совершенно не ложился на его лицо, не гармонировал с ним, а жил отдельной, злой жизнью.
Сколько раз капитан встречал комиссара на пристани - столько раз ему хотелось выхватить револьвер и выстрелить. Выстрелить в это лицо, в эти ледяные глаза...
- Господи, как он смотрел на меня тогда!.. - руки опять сжались в кулаки, и капитан судорожно вздохнул.
Лицо комиссара и лица, лица, лица...
Лица расстрелянных или убитых колотушками, утопленных в море или заколотых штыками...
Рыбак с пристани, его жена, купец, инженер, пастух, гимназист...
Капитан встряхнул головой, отгоняя видения. Мысли вернулись в действительность. Комиссар-то оказался совсем не дурак в военном искусстве. В бой вступал продуманно, грамотно расставляя своих бойцов, а его манёвр огнём, особенно на флангах, приносил большие неприятности белопартизанам - их потери были уже ощутимыми. Уходя, хитрил - расставлял засаду от засады на расстоянии звука выстрела. Так он контролировал расстояние между собой и преследователями - по шуму начавшегося боя. Достойный оказался противник. Но он, Яныгин Иван Николаевич, капитан, командир белопартизанского отряда, переиграл комиссара. Очередную засаду они взяли "в ножи" - он, шесть пластунов-ижевцев и два эвена-охотника вырезали её чисто. Смерть вошла в ряды "засадников" шелестом кустарника и травы. Лежат теперь по кустам, в траве серые комки рабочих роб, зелёные - шинелей и один комок черный - кожаной куртки. Все отошли к Богу быстро, только один, худой и веснушчатый мальчишка-рабочий, умирал мучительно - обмочился, долго сучил ногами и изгибался дугой, беззвучно раскрывая рот, пытаясь издать крик пузырящимся перерезанным горлом... Его окровавленные пальцы, с обгрызенными ногтями, хватали и вырывали траву. Хватали и вырывали... А вокруг него стояли и смотрели пластуны. Молча смотрели...
Очередную засаду, которую комиссар приготовил на переправе через ручей Тас-Талон, капитан обошел без боя и, сделав огромный крюк через хребет в долину речки Тарыннах, оставил позади и засаду, и отходящий отряд красных. Марш-бросок удался, благодаря всё тем же эвенам - пригнали со стойбища оленей для каждого бойца и подсказали "быструю" тропу. "Быстрой" эвены называли тропы, движение по которым не усложнялось завалами, болотами, марями или иными препятствиями.
Капитан отобрал на предстоящее предприятие наиболее опытных бойцов, хотя весь отряд шагнул вперед, когда он рассказал диспозицию. Они шагнули, а у него потеплело в глазах, к горлу подступил комок...
После броска через горы оказаться между засадой и арьергардом красных - плохая перспектива. Это, либо бой в окружении, либо очередная "засадная" эпопея. И он, Яныгин, решается на, казалось бы, безумный поступок - тихий захват фактории до прихода туда чекистов. Еще одно решение - отправка гонца к основному его отряду с приказом дать бой засаде, но только неспешный, "длинный" бой.
- Шумите братцы, шумите. А потом отойдите и выманите разведку из засады - тяните время. Но - не дайте себя посчитать! Ни в коем! Полковнику Худоярову всё строго выполнить, ибо в его руках все мы! Так и передайте: строго! - он напутствовал подпоручика с обратным поручением, стараясь не смотреть в его глаза - сколько в них было укора. - Да, Илья Григорьевич, голубчик, возьмите ещё одного оленя - вам необходимо. А мы по очереди побежим...
Еще не перестали колыхаться ветки кедрового стланика за уехавшим подпоручиком, а ниточка отряда уже беззвучно заскользила сквозь чахлую тайгу распадка вниз, к реке. Ни один звук не сопровождал это скольжение. Котелки в мешках не звенели - обмотаны портянками или полотенцами, антабки ремней на винтовках не постукивали - сняты, а сами винтовки приторочены сыромятными ремнями на бока оленей. Сняты и шинели - темп движения душил дыхание, а пот заливал и ел глаза. Ножи в ножнах и револьверы в кобурах переведены с поясов на грудь - не стучат при беге, да и обнажить перед боем так быстрее. Бойцы бежали рядом с оленями, изредка вскакивая на них на ходу для отдыха.
Такое движение продолжалось около пяти часов.
...Бараки фактории появились как-то неожиданно. Движение отряда мгновенно прекратилось - люди повалили оленей и залегли сами. Наступил момент истины: есть ли на фактории красные?
Капитан кивнул головой, и к баракам беззвучно уползли три тени.
_______________________
По мере того, как солнце склонялось к горизонту, тени от трех стоящих на краю поляны лиственниц удлинялись. Они беззвучными змеями скользили по траве, прокладывая своей чернотой дорожки от постепенно темнеющей зелени тайги к серым развалинам бывшей фактории.
Виктор только-только закончил заливку бетонного раствора в опалубку основания памятника. Ему осталось совсем немного: дождаться, когда раствор усядется, а затем снова подлить его, чтобы заполнить пустоты в квадрате опалубки.
И он явно не успевал сделать это до наступления темноты. Перед ним вставала перспектива ночевки на стройке, а работа так увлекла его, что готовясь к ней, он совершенно не позаботился о предстоящем ночном бдении. Ни еды, ни теплых вещей у него с собой не было, только перочинный ножик, коробка спичек и пачка папирос.
Этот факт не смутил Виктора, но даже обрадовал. Окончание большой, и как казалось ему, необходимой работы, вселяло в него уверенность. А перспектива ночевки у костра бодрила и заставляла по-деловому сосредоточиться.