Отряд стоял и ждал, что скажет он, капитан Иван Яныгин.
Капитан молчал и всматривался в лица бойцов своего отряда. Поручики Шинков и Бекетов, прапорщик Валеулин, доброволец брат Николай Яныгин, корнет Марков, хорунжий Коблянский, юнкер Пружинский, унтер-офицеры Сыриков, Скуратов, рядовые Никоненко, Герасимов...
О каждом из них он знал почти всё. Он видел глаза жён Шинкова и Никоненко, когда те обнимали своих мужей в Охотске, прощаясь. Сердце его сжалось, когда Валеулин отдавал сборники японской поэзии своему деду. А тот, трясясь и поминутно протирая пенсне, прижимал их к своей груди - боясь уронить и пытаясь, при этом, обнять внука. Он пытался проглотить комок в горле при виде рыдающих, совсем юных, сестёр юнкера Пружинского. Он видел судорожно ходящий кадык хорунжего Коблянского, его побелевшие, сцепленные за спиной кисти рук; к нему на проводы не пришла жена - умерла в госпитале. Тиф. Он видел, как испуганно молчали дети, провожающие своих отцов...
Кто-то пришел к нему на подмогу, приплыв из Владивостока с отрядом старшины Бочкарёва. Кто-то перешел из Якутской повстанческой армии, возглавляемой корнетом Михаилом Коробейниковым, а иные вышли из тайги сами, узнав, что он, Яныгин, громит красных в окрестностях Охотска, и что появилась надежда...
Горстка русских людей, не примирившихся с красным режимом и не пожелавших стать бесправными за границей. Они пошли за ним в суровые горы хребта Джугджур. Пошли с полным сознанием предстоящих трудов и лишений. Пошли на холод и голод, утешаясь лишь тем, что, всё-таки, будут находиться на своей родной земле. И говорить им сейчас что-либо одобряющее или успокаивающее было неловко, да и глупо.
- Господа! Мы решили главную задачу нашего замысла - опередили, а значит, переиграли, красных. Форы у нас, как минимум, ночь. Дальнюю разведку "навстречь" чекистам предпринимать не вижу необходимости. Бой дадим здесь, на фактории, благо место это уж больно "засадное"...- капитан, говоря это, немного хмурился. Он из всех сил скрывал желание улыбнуться, так велика была его уверенность в предстоящей победе. Но не выдержал и расплылся в улыбке.
- Что, братцы, поджарим товарищей-то? Не потроша! - его голос зазвенел, а глаза сузились. - Простите, господа! Никак не могу привыкнуть.... Понимаю, что дрянь, что сталь марать негоже... Но и колотушками их не могу...- некоторые из них все же люди... надеюсь, что люди, хотя и христопродавцы...
Он постоял немного, заложив руки за спину и покачиваясь с пяток на носки. Напряжение ненависти постепенно отпускало...
- Господа! Все необходимые распоряжения получите от поручика Бекетова. Саша! Распорядитесь об отдыхе. И этих уберите - калом несёт.... В реку их. У берега не бросайте - на течение. Прапорщик Валеулин! С пулемётом ко мне. Пойдемте, осмотримся... - козырнув, капитан шагнул с крыльца.
Капитан и прапорщик обходили поляну по периметру не спеша, осматриваясь. Прапорщик нес на плече пулемёт системы Льюиса. Делал он это с видимым удовольствием, даже можно сказать, с особым куражом. Сошку пулемёта он вплотную подвинул к срезу ствола, намеренно раздвинул, хотя в этом не было никакой необходимости, и положил оружие на плечо почти прикладом. От этого пулемёт торчал у него за спиной всей своей длиной, рыская при ходьбе стволом, похожим на морду бульдога, из стороны в сторону, как бы принюхиваясь.
Капитан улыбнулся, вспомнив, каким пришел в его группу этот мальчишка. Доложу я вам, картина! Черная каппелевская гимнастерка, лихо поднятая тулья юнкерской фуражки на коротко стриженной, русой голове, великолепная портупея и ремень, оттянутый тяжестью кобуры с револьвером, подсумка с пулемётным диском, гранаты и японского морского кортика. Картину дополнял боевой вид его оружия: тяжелый, с потертым воронением от частого употребления, грозный пулемёт.
- Прапорщик, а верно говорят в отряде, что вы большой мастер в стрельбе из этого зверя? И бьёте не очередями, а в два патрона? Почему так?- капитан искренне любовался юностью и уверенностью прапорщика.
- Иван Николаевич! В два патрона ствол не уводит вверх - два убоя сразу кладу. А мастер... Наверное...Учителя хорошие попались. Да и мишени тоже... Хорунжий Григорович под Якутском урок дал. Тогда мы Каландаришвили и его штаб сильно причесали... - Валеулин спокойно, без улыбки, встретил удивленный взгляд капитана.
- Голубчик! Так вы были там? У Тектюра? А командир... Командовал-то кто? - капитан даже озяб от удивления и восторга.
Перед ним стоял герой! Боец легендарной, почти возведенной в святые, группы, которая наголову разбила экспедиционный отряд Нестора Каландаришвили под Якутском, в протоке реки Лены - Тектюрской. Тогда никто из шестидесяти анархистов и чекистов, шедших в Якутск на подавление восстания против Советов, не ушел. После боя, группа снялась тихо, ничего не взяв из трофеев; как растворилась в снегах, оставив после себя только ямки-лёжки в снегу на месте засады, да стреляные гильзы.
- Командовал кто? Две группы нас было. От Михаила Коробейникова наша группа - это левый берег был. Правый взял поручик Толстопятов со своими якутами, что из Усть-Маи. Почти день лежали под простынями - ждали красных. У Толстопятова пулемётчиком был хорунжий Григорович. Мой пулемёт без патронов тогда оказался, так он поделился двумя дисками и всему научил. С той поры диски у меня. А я быстро всё освоил, там времени не было долго науку тянуть... - прапорщик говорил это и внимательно смотрел в сторону небольшого холмика, который возвышался над краем поляны, на самом солнцепёке.
- Господин капитан! Разрешите перемотать портянку? - Валеулин остановился.
...А где планируете ставить-то?- капитан устало кивнул ему и, сев под лиственницей, откинулся на ствол дерева.
- А на бугре. Обзор оттуда хороший! - прапорщик улыбался.
- Как на бугре?! Весь на ладони будете, ведь там самый свет! - капитан ничего не понял в выборе расположения огневой точки для пулемёта.
- Так это сейчас там солнышко. А вот к утру там самая тень, самая чернота стоять будет! И сектор мой им фланговым станет. А это конец... - корнет уже не улыбался, - ликовал. - Пару бревен принесём, такое гнёздышко совью - ахнете! Да и путь отхода им отрежу. Один путь отрежу, но другой открою. К Богу, на суд... - прапорщик помрачнел.
Они еще долго обсуждали план ведения предстоящего боя, вернее, действия в нём непосредственно прапорщика. Затем принесли на холм пять бревен от разрушенного барака, отмахнувшись от предложенной помощи пластунов, так как нельзя было топтать траву на поляне. Обустройство огневой точки отвлекло капитана от тревожных мыслей, он работал с удовольствием, как когда-то в юности, при постройке гимнастических снарядов в углу плаца юнкерского училища.
Последний этап работы они закончили, когда расположили бревна в виде небольшой стенки.
_________________________
Последний этап работы Виктор закончил, когда совсем рассвело.
По старой дороге, что вела от развалин фактории в поселок, Виктор почти бежал. Ясное понимание того, что наступает второй, наверное, самый главный момент в постройке обелиска, окрыляло его. А то, что будет именно обелиск, Виктор не сомневался. "Обелиск"... Как льдинка на языке... Он повторял это слово и улыбался. И гордость, хмельная гордость переполняла его душу.
Вскоре его рука уже стучала в дверь скромной хибарки, в которой жил дед.
При первом же стуке дверь быстро распахнулась, как будто дед стоял за ней и ждал этого. Виктор даже отпрянул от неожиданности.
- И не думал, что так быстро вы там все обустроите. Проходи в дом, сейчас будем чай пить. Не бог весть, какие разносолы имею, но завтраком накормлю, - дед, говоря это, посторонился, пропуская Виктора в комнату.