- Матвеевич! Здравствуйте! Искренне, честное слово. Искренне рад вас снова увидеть! - с улыбкой говорил Виктор.
- Не больно уже велика птица, чтобы так.... Ну, здравствуйте тоже, Михайлович! - старик скупо улыбнулся и подал руку навстречу руке Виктора. Было видно, что деду приятно, что вот так, искренне, ему рады.
Его рукопожатие показалось Виктору железным. Он с трудом выдержал натиск ладони деда, уловив в глазах того легкую усмешку.
Выдержал и не удержался от реплики: Однако у вас рука, Матвеевич... Силища-то какая!
-А вся жизнь в трудах праведных... Лопаты, кайло, лом...Землица, она ведь требует силы-то...- он говорил это, намеренно "окая", подражая волжскому говору и улыбаясь.
- Чем обязан? - неожиданно быстро спросил он.
-Чем обязан... - Виктор даже растерялся от такого перехода в разговоре. Но надо было продолжать. - Закончил я обелиск, Матвеевич! Теперь нужна ваша помощь в окончательном оформлении сторон. Вы обещали помочь с рисунком на всех сторонах нижней части. Поможете? - Виктор внимательно посмотрел на деда. Тот отвел глаза.
- Так поможете?
-Поможете, поможете.... Изобразить смогу. Только с Вас, Виктор, мне необходим эскиз. Сабельки, винтовочки, или что Вы там замыслили. Красок хороших, правда, у меня совсем немного осталось. Поди, партком-то выпишет мне? Я скажу, сколько и каких нужно, когда увижу эскиз.
- А по размерам? По размерам рисунка, как определитесь? Сходили бы, на месте и посмотрели, а? - Виктор с надеждой и нетерпением смотрел на деда.
- Я ходил. И ходил и смотрел. Да не смотрите на меня так! - видя изумление Виктора, говорил дед. - Вы так были увлечены покраской, что меня не видели. А вот сынок Ваш, Серёжа, мне всё пересказал и показал. Хороший мальчуган у вас растёт, Виктор Михайлович! Помнит, как учил его рисовать, надо же!
Говоря это, дед улыбался.
Они договорились встретиться утром у памятника, куда Виктор должен будет принести эскизы.
Весь вечер Виктор рисовал. Он исчертил все блокноты партийного агитатора, которые у него были, карандашными рисунками пулемётов, наганов, знамён, лошадей. Но его пулемёты были похожи на козлы для пилки дров, наганы напоминали пирожки с торчащими гвоздями, знамёна - носовые платки, а лошади... Лошади смахивали на поросят с длинными ногами.... Ничего стоящего он изобразить не мог. Весь стол, за которым расположился Виктор, был завален листками с нелепыми и смешными рисунками. Он даже пытался перевести фотографическое изображение знамени из журнала "Огонёк" через копирку...
Опять не то! Измочаленная половая тряпка выглядела лихим знаменем атакующего Семёновского полка, по сравнению с тем, что вышло из-под копирки. Виктор был в отчаянии!
Его жена Мария, видя эти мучения, предложила свою помощь в изготовлении эскизов. Но и она, помучившись несколько минут, благоразумно отошла в сторону. Следующим, кто попытался одолеть проблему, был сосед Василий Ситников. Он служил начальником поселкового отделения милиции и жил в этом же доме, только в соседней квартире. "За стенкой" - так было принято называть в посёлке такое соседство. Полковник милиции, ветеран Великой Отечественной войны. Серьёзный, одним словом, мужик.
За дело Василий Ситников принялся основательно. Принёс несколько книг о войне, с фотографиями. Даже свои фронтовые фото принёс (правду сказать, на этих фото он был без оружия, так как служил в СМЕРШе следователем). Затем посидел, посмотрел на все художества Виктора, и сходил в милицию, благо, что отделение располагалось через дорогу. Он принёс... Он принёс револьвер системы Наган и брошюры Артиллерийского Управления РККА. Серенькие такие книжки, в твёрдой обложке с коричневым переплётом, потёртые от частого использования, с пятнами ружейного масла. Каких только руководств не было! Руководство по устранению неисправностей и повреждений в 7,62-мм револьвере Наган, устройство и ремонт автоматов ППШ и ППС, пулемётов систем Дегтярёва и Горюнова...
Виктор, видя всё это богатство, встрепенулся!
- Дело, Василий Николаевич! Сейчас мы срисуем аккуратно! Или обведём карандашом револьвер... - вскричал он. И затих, как кляп в рот вогнали! Последовало долгое молчание, и он разразился: - Так ведь не было "Дегтяря" в Гражданскую! И ППШ не было, я их в Туле, пацаном, начал собирать на заводе, уже в войну! А Наган на памятник не пойдёт! Маленький он! Делать-то что? Что делать-то?!
Сосед, поняв свою промашку, попытался сам нарисовать карабин, что были у стрелков в Гражданскую войну. Он долго пыхтел, низко наклоняясь над листом и старательно слюнявя карандаш.... Но результат оказался ещё хуже, чем у Виктора. Он отодвинул локоть, и все посмотрели на рисунок... С листа на них смотрела палка колбасы с крючком снизу и кружком сверху...
- ...лядь! Стрелять проще, чем нарисовать, из чего! Никогда бы не подумал, что это такая... "мутота"! Мария извини, не удержался! - Василий Николаевич смущенно тер лоб, весь красный от напряжения и мокрый от пота.
Виктор обреченно махнул рукой.
- Опозорился я перед дедом. Как теперь ему рисовать-то? Пропала моя идея!
Жена и Василий Николаевич, как могли, успокаивали Виктора. Мол, если хороший художник, если он тракторы рисовал, и даже (!) драгу, то саблю и винтовку-то он изобразит. Буденовку, чтобы дед нарисовал, решили не предлагать - сложная вещь, да и куда её "примострячить"-то, на какой стороне памятника?
Рано утром, испытывая неловкость и стыд, Виктор поплёлся к памятнику.
Утренний туман полностью скрыл дома, улицу. Он был настолько плотным, что взору открывалась только часть дороги и черные ветки стоящих по сторонам, лиственниц - не было видно даже стволов этих деревьев. Звуки шагов поглощались серой стеной тумана, и Виктору казалось, что он идёт по вате.
Постепенно туман рассеивался. Из его отступающей серости медленно выдвигались, приобретая зелёный цвет, лиственницы опушки поляны, на которой расположился памятник. Желтая полоса дороги, которая, пересекая поляну, уходила в тайгу, стала видна четче.
У памятника, облокотившись на оградку и сгорбившись, стоял дед.
Виктор, как ему казалось, подходил к ожидавшему его деду, совершенно бесшумно. Он специально замедлил шаги, чтобы не потревожить замершего у памятника.
- Доброе утро, Виктор Михайлович, - дед говорил это, не оборачиваясь. - Давно вас слышу. А что шаги-то замедлили?
- У вас и слух, Матвеевич! Я сам себя не слышал, а вы-то как меня услышали?
- Это у меня сызмальства. Бог наградил таким слухом, вот и пользуюсь. Годов, видишь сколько, а не утерял ещё слух-то. - Матвеевич довольно улыбался. - А вы правы. В таком тумане не то, что шаги, - выстрелы будут еле слышны.
___________________________
В тумане выстрелы были еле слышны. Их звук напоминал равномерный треск хвороста в костре. Но различия в этом треске всё же были.
Капитан ясно различал равномерные, тупые стуки выстрелов винтовок-драгунок - это били пластуны. Им отвечал, и довольно резво, сухой кашель японских винтовок "Арисака" - это красные. Стрельба становилась частой - бой ожесточался. Судя по звуку, он перемещался в сторону тайги. Но этого нельзя было допустить, ни в коем случае! Красные могли уйти. И они уходили, вернее - организованно отходили, грамотно прикрывая друг друга и не растягиваясь в длинную цепь. Командовал ими кто-то очень толковый.
- Комиссар! Здесь ты, сволота! - капитан даже зажмурился...
Вслед красным, ныряя в траву и вспыхивая оттуда оранжевыми всполохами выстрелов, коротко двигались пластуны. Они не торопились. И было что-то жуткое в этой неторопливости. Это "что-то" заставляло черные фигурки красных всё чаще и чаще вспыхивать злыми точками выстрелов. Капитан знал ответ. Этим "что-то" была неизбежность... Смерть уже внимательно смотрела в ту, противоположную от пластунов, сторону.