— Правды. Рассказывай дальше.
— А чего рассказывать?! Барыбин и придумал тебя с той девчонкой повязать. Думаешь, эту потаскушку в посадках кто-нибудь заметил, если бы ни ещё два трупа?
— Хотели меня маньяком выставить? Как бы вам это удалось?
— Удалось бы не сомневайся… У Барыбина талант. У меня связи. Ты — чужак с тёмным прошлым, объявился ни с того, ни с сего, парнишек покалечил… Всё бы получилось. Не таким быкам шеи сворачивали.
— Игорю это расскажи, или сыщику своему расстриженному.
— Издеваешься? Что же, имеешь право! Только не обижайся, когда мой верх настанет!
— А он настанет? Уверен?
— Уверен! Мой верх всегда будет! Я здесь всё могу! Всё! Понимаешь?!
— Понимаю. Почеши нос, будь добр. Или макушку. Ты же всё можешь.
Лицо Альберта исказила такая ярость, что я невольно поднял оружие и отступил на шаг. На секунду показалось — кабель затрещит, порвётся, человек, могущий всё, вскочит с кресла и тогда конец. Умирать буду долго и мучительно. Алик сумел взять себя в руки. Даже выдавил подобие улыбки.
— Хватит, — давно забытый приятельский тон. — Погорячились оба. Хватит. Говори условия, и забудем всё, как страшный сон.
— Условия прежние.
— Правда?! Какая тебе ещё нужна правда?! Ты же всё знаешь лучше меня! Какого чёрта ты притворяешься! Ладно, получай! Получай всё до конца! Не знаю, как ты разнюхал о Борькиных слабостях, но ситуацию просёк верно. Ну ошибся он с той потаскушкой! Ошибся, понимаешь! Они сейчас все после уроков на трассу выходят. За пару баксов всё что хочешь сделают! Кто знал, что этой дуре действительно нужно до дома доехать?! Что она не кочевряжится?! Барыбин не привык тыл открытым оставлять! Вот и решил проблему! А ты бы что на его месте сделал!
— Значит… первую девушку он?
— А то ты не знал, что у Борьки слабость — малолетки! Ну, выезжал мужик раз месяц на трассу. Развлечься! Ты, вон, бухаешь по-чёрному! У него свой бзик! Ну не понял сразу, что не на шлюшку нарвался. Он ей потом сотню предлагал, а она вой подняла. Ну, он её… шарфиком. Всё продумал! Понимаешь всё! Даже шарфик не стал забирать. Сейчас многие их носят. Мода! Сошло бы всё, как обычное подростковое изнасилование. И виновных бы нашли! Борька самолично бы каких-нибудь сопляков расколол. Их вон сколько в КПЗ сидит. Никто бы не додумался экспертизу делать. Волокна и пот сравнивать. Тут ты объявляешься. Игорь в истерике. Вообще, какую-то ахинею понёс. Кто-то у него по дому ходит. Кто-то за ним наблюдает. Он, если что, молчать не будет. Ты, мол, во всём виноват. Отомстить приехал. Да ещё там кого-то разбудил. Бред полный! Ну, Барыбин и завёлся! Мы, мол, говорит, двух зайцев убьём и от этого придурка, от тебя то есть, избавимся, и себе кое-что выгадаем. Вот и придумал историю с маньяком.
— И тех девочек он убил?!
— Как бы не так! Так серьёзные дела не проворачивают! Все задницы хотят прикрыть? Значит и доля у всех одинаковая! Вторая мне досталась. Я возле своего магазина на какую-то потаскушку наткнулся. Ещё курить попросила… Я её, когда душить начал, ну, перемкнуло что-то. Шея цыплячья, не сопротивляется даже. Ненавижу, когда не сопротивляются! Очнулся — сам обалдел! Бойня! Тут ещё какая-то пьянь в соседнем дворе завозилась… Ну, Борька потом сказал, что всё нормально. Даже хорошо. Маньяк, мол, почувствовал вкус крови. А братец твой всё испортил. Мало того, девку не пристукнул. Ещё и вопить начал, что покойная жена его вернулась. Что он её на дороге видел. Что она под колёса бросилась, а потом в кабине оказалась. Мы подумали, что вы с ним свою игру затеяли. Тут ещё записи твои…
В кармане плаща бизнесмена мерзко заверещало.
— Мобильник, — он почему-то испугался. — Ответить надо.
Я вытащил из его кармана пищащий прибор. Нажал на кнопку. Поднёс к уху Альберта. В другое ухо упёрся ствол пистолета. Для профилактики шальных мыслей.
— Да? — я мог только подивиться Алику — куда подевались дрожь в голосе и истерические всхлипы? Он говорил тоном уверенного в себе, слегка раздражённого звонком человека. Хозяина положения. Может я, действительно, схватил кусок не по своим зубам? — Да… Кто говорил? Ясно… Это точно… Выясни всё. Всё, я сказал! Денег дай! Я позже буду. Нет, перезванивать не надо. Не надо, я сказал! Всё!
Тон оставался прежним, но с каждым словом с лица Альберта сходила краска. По кивку я догадался, что связь окончена. Мобильник вернулся на прежнее место.
— Ты, действительно, крутой, — водянистые глаза потемнели и заняли половину лица. — Когда Барыбина арестовали, я понял, что у тебя завязки. Но такие…
— Что ещё?
— Как будто ты не знаешь! Барыбина, по ошибке якобы, в камеру к уголовникам посадили. Знаешь, что с ним там сделали?
— Догадываюсь.
— Слушай, — Альберт вдруг ожил. — Мы же с тобой вдвоём остались. Никаким краем этого дела не касаемся. Давай разбежимся, а? Ну, что тебе за дело до каких-то малолеток?! Всё равно бы спились или СПИД подцепили! Ну, извини! Недооценили тебя! Я умею ошибки оплачивать. Здоровьем клянусь!
— Нет, говоришь, дела до малолеток? — я чувствовал как мной всё больше и больше овладевает Сид. — А какое мне тогда дело до тебя? Ах, да — ты за всё платишь! Я товар, а ты купец. Так? Молчать! А мне вот, как ни странно, есть дело до малолеток! А ещё больше до того вечера! На крыше! Думаешь, сможешь откупиться?! Думаешь, я всё прощу!
— Но… , — Алик побледнел, я мог различить слова лишь по движению губ. — Но… ты же жив…
— Ты ответишь за смерть Аллы.
Альберт несколько секунд хлопал белёсыми ресницами. Лицо его исказилось плаксивой гримасой.
— Но я-то при чём? — заскулил он. — Я молчал… Признаю. Виноват. Но, пойми, я не знал, что ты выжил. Начали бы всё раскапывать. Стал бы я тогда покрывать этого идиота Игоря! Если бы знать, что ты жив… Всё бы по-другому вышло…
— Что?
— Всё.
— Алла бы не разбилась, упав с крыши? Не говори чепухи!
— Кто упал с крыши? — его глаза наполнились ужасом. — Она?
— Да! Разве ты не помнишь. В тот самый момент, когда ты толкнул меня! Кто скинул её?! Игорь?! Барыбин?!
Альберт вжался в кресло. Он не мог справиться с дрожью. Ужас всё сильнее и сильнее сжимал его когтистыми лапами.
— Она не падала с крыши… — просипел бизнесмен. — Упал… ты… Она… визжала… Кто-то с нижнего балкона… милицию вызовет, сказал. Барыбин схватил… её… Убежали. Мы… с Игорем возвращались… Никого. Думали менты… забрали… Тебя нет… Не падала она с крыши! — вдруг завопил он. — Она с катушек съехала! Ничего не помнила! Братец твой на ней женился! Родня, кстати, не возражала! Потом спьяну решил, что она всё впомнила и пристукнул! Я-то здесь при чём?!
39
Я снова летел через тёмную воронку. Меня больше не было. Не было Сида. Нечто, называвшееся Александром Завьяловым, перестало топтать землю. Я устал притворяться. Долгих семнадцать лет я пытался прорвать темноту. Завесу, мешающую обрести покой. Но я не мог. Я был привязан к тому миру. Миру живых. Я ведь обещал вернуться. Она ждала. Верила в моё возвращение. Даже тогда, когда лишилась памяти, когда умирала в подвале, когда, храня верность клятвы, смотрела на собственные кости. Разве мог я её оставить.
Я слишком долго возвращался. Я слишком долго ощущал себя живым. Я слишком долго не мог вспомнить. Я слишком долго не слышал чужих слов. Цеплялся за иллюзию. Теперь всё позади. Синюшное тело Игоря. Изуродованный труп Барыбина. Альберт ещё корчится в ванной заполненной битым стеклом. Бутылки пригодились. Жизнь покидает его неохотно. По капельке. Скоро он присоединится к своим друзьям.
Ещё там осталась наша дочь. Она молода. Одинока. Но время лечит. Всё наладится. Мы верим — она будет счастлива.
Воронка всё уже и уже. Впереди сияющий проход. Она берёт мою руку. Теперь нам никто не помешает пройти по радужному мосту.