Я засопела и зафыркала, и еще покрепче вцепилась в плечи Ратмира, потому что в тот момент моя голова окончательно перестала соображать и посылать мышцам сигналы сопротивления, погружаясь в сладкий омут тягучих ощущений, закрутивших мое тело в тугой комок. Кажется, я даже упомянула святых отцов, отчего Ратмир самодовольно заулыбался, и лишь в глухих закоулках сознания промелькнула мысль, что не мешало бы ему отомстить.
Между тем, подлая рука, совершившая такую диверсию в моем непогрешимом, как я ранее полагала, сознании, продолжала вытворять выкрутасы, перемещаясь по поверхности девичьей чести. Это движение превратилось в настоящее скольжение, влажное и тягучее. Сознание уплыло в густые глубины и вместо него на поверхность всплыли суровые инстинкты, заставляющие меня забыть обо всех последствиях подобного вольного поведения и… броситься навстречу порочащему приключению.
Мое бесстыжее падение достигло таких глубин, что колени непроизвольно полезли в разные стороны в немом предложении продолжить неприличности с помощью другого… хм-м-м… аккордеона (или контрабаса, как этот инструмент мужского величия не назови, леший бы его побрал!). Я довольно хрюкнула, ощутив как мужское тело оказалось зажато между моих ног.
Однако мой предполагаемый женишок раздеваться не спешил, несмотря на то, что дышал как паровоз и смотрел на меня чересчур странно, горячо и… так, словно немедленно собрался сожрать живьем. Наконец, он оставил содержимое моих панталон в покое, резко отстранился, вынырнув из плена моих нижних конечностей и рывком отвел в сторону мое колено, напряженно вглядываясь в получившуюся картину, которая в любой другой момент времени заставила бы меня сгореть со стыда от макушки до пяток.
Внезапно суровая тень пробежала у него на лице, он нахмурился и стал вглядываться в пикантную картину, а я не на шутку перепугалась, что мои панталоны все-таки меня подвели и не приглянулись.
— Что это? — вытаращил глаза он так, словно увидел живое привидение… А я оцепенела, чувствуя, как сердце моментально проваливается на самую глубину пяток. — Скажи! — внезапно серьезным голосом потребовал он, вцепившись рукой в левую ляжку так, что побелели костяшки пальцев, а на моей коже получились глубокие ямки.
— А-ааа?.. — мое сознание не спешило возвращаться и я попыталась сконцентрировать взор. — Это родимое пятно… — пояснила я, приходя в себя. — Оно у меня с рождения… Похоже на спираль, правда?
— Родимое пятно?.. — то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес мой мучитель, хмуря брови. Быть может, у него какое-то предубеждение? Он видит знаки? Я читала, что это характерно для некоторых психических недомоганий.
С выражением невыдуманного мучения он всматривался в коричневые разводы, перебирая и поглаживая пальцем кожу и, казалось, забыл про все бесчинства, которые мои проснувшиеся инстинкты готовы были продолжать, пнув в глубину сознания разумный протест. Однако внимание Ратмира было занято лишь небольшим участком кожи с темным, казалось, рукотворным рисунком. Неподдельное изумление вкупе с непонятной мне горечью застыло в глубине его вмиг остекленевших глаз.
Я не выдержала и зло схватила за любопытную руку, отрывая ее от несущественной детали в моей внешности. Какая к лешему разница, есть ли у меня родимое пятно и где оно! Ратмир словно сразу очнулся, выражение осмысленности вернулось на его лицо. Закрался испуг, что он оттолкнет меня или скажет, что я не гожусь для него, хотя сама буквально недавно только и мечтала об этом. Однако он неожиданно тепло улыбнулся, наклонился и поцеловал меня, легко, едва касаясь губами, не со страстью, а… с какой-то нежностью. Быстро отстранился и спрыгнул с кровати.
— На сегодня, пожалуй, достаточно, — усмехнулся змей-искуситель, оставивший даму возлежать в разобранных чувствах и распотрошенном внешнем виде. — Остальное — в следующий раз.
Быстрыми шагами покинул комнату. Я же лежала, приходя в себя, оправляя платье во всех местах, и размышляя, какой смысл привнесло в мою жизнь то, что случилось…
Глава 17 — Неумышленное перемирие
Как ни странно, после произошедшего я не чувствовала себя плохо, устало или беспокойно, как с утра. Напротив, я приводила себя в порядок чуть ли не припевая от бодрости и на удивление повышенного настроения. Выйдя из комнаты, я проскользнула на кухню, где обнаружила смятенную Мэри. Она с тревогой глянула на меня, словно проверяя, все ли у меня на месте. Но гостья, то есть я, мало изменилась за исключением раскрасневшихся непривычно щек, и неожиданно попросила накормить её полдником, да побольше. Да, мне дико хотелось есть и, пристроившись за столик прямо на кухне, я поинтересовалась:
— А где Долман, Мэри?.
— Так уехал же, Алёнушка… Поспешно так собрался, видно дело важное у него, защищать кого собрался… Что ж раньше то не уехал, к чему спешка… — тараторила управляющая. — Даже тетрадку свою забыл! Завалилась за кровать…
— Тетрадку?.. — рассеянно переспросила я, мысленно возвращаясь к событиям в комнате Ратмира. Воспоминание растопило остатки моего разума, погружая в пучину странных ощущений, среди которых, на удивление, не наблюдалось мерзостных. Я помотала головой, прогоняя навязчивый образ, ставящий под угрозу мои задумки. — Можете оставить мне тетрадку, я планирую ещё встретиться с Долманом…
Я не оставлю свои мысли о побеге. И… возможно Долман меня будет ждать. Как бы то ни было, дома я всегда смогу передать ему тетрадь.
— Тетрадь в комнате мистера Долмана, возьми там, Алёнушка…
— Спасибо, Мэри.
Расправившись с вкуснейшей запеканкой и пятеркой блинов с черничным джемом, походя на довольного и раздувшегося таракана, я нехотя поползла в гостевое крыло и зашла в комнату Долмана, которого теперь сама не знала, как называть. Язык не поворачивался величать его женихом после произошедшего в комнате Ратмира. Положив руку на сердце и вздохнув три раза, пришлось признать, Долман мне казался куда менее привлекательным, чем хозяин дома. Зато более надёжным, всплыла жужжащая мысль.
Я мимолетно потрогала губы, которые, казалось, продолжали гореть от жарких поцелуев Ратмира, словно впечатавшихся в меня. Содрогнулась, вспомнив как Долман губами-колбасками пытался прикоснуться и оставить вязкий след. Пришлось быть честной — поцелуи и прикосновения хозяина дома были приятны… даже слишком, настолько, что лишали меня способности к трезвому размышлению. И разумная часть меня ожесточенно сопротивлялась, неизменно стуча в сознание мыслью, что я лишь пешка в искусной игре… Я слишком наивна: всего лишь и надо, что повозиться в моих панталонах, как у меня рождается предательская мысль задержаться в лесу, побыть тут с ним… Остаться… Насовсем? Алёна, ты сошла с ума… Это всего лишь инстинкты. Всего лишь…
Я огляделась в комнате Долмана. Она была пуста, вещи будто испарились за одно мгновение. На столе, и правда, лежала увесистая книжица для записей. Ведение судебных заметок, подумалось мне. Конечно, Долман будет очень переживать, если потеряет эти ценные черновики! Я в некотором смысле чувствовала себя виноватой перед ним, ведь именно из-за моего неугомонного языка, наболтавшего все, что крутилось в голове, Долману пришлось покинуть поместье. Вот послушала бы его, и сделали все по-тихому, незаметно, таясь…