Вроде придал, и примерно через полминуты замки щелкнули, дверь приоткрылась, и донесся очень тихий женский голос, почти шепот:
— Кто там?
Я интеллигентно вздохнул:
— Увы, я…
Голос удивился. Прямо как-то даже по-детски.
— А кто — "вы"?!
Я замялся:
— М-м-м… видите ли… Видите ли, уважаемая Майя Георгиевна, дело в том, что мы не знакомы, но мне нужно с вами поговорить. Поверьте, это исключительно важно. Вы позволите войти?
В полоске между стеной и дверью появился глаз и крыло русых волос.
— А мужа нет дома.
(Спокойно, спокойно!)
— Да мне, Майя Георгиевна, и не нужен ваш муж, — мягко и терпеливо проворковал я. — Мне нужны вы. То есть, извините, нужны, чтобы побеседовать.
Смех за дверью:
— А больше ни для чего?
Я вроде смутился:
— Ну что вы! Как можно!..
И вдруг дверь распахнулась так резко, что я еле успел отпрыгнуть.
— Входите, — громко сказала женщина и, повернувшись на каблуках, быстро пошла в глубь квартиры.
Я захлопнул дверь и потопал за ней. Гм, а она очень даже ничего: волосы до плеч, довольно высокая, фигура и ноги в норме. Одета же была в короткое черное платье. Веселенький колер, нечего сказать!
По дороге мы миновали две смежные комнаты и одну проходную и вошли в спальню. Явно — спальню. И явно — женскую. Т о л ь к о женскую, о чем свидетельствовали единственная и не слишком широкая (да и не слишком убранная) кровать в центре комнаты, а также многочисленные туалетно-косметические принадлежности, коими было уставлено и завалено все вокруг. По-видимому, обитательница этой спальни всерьез боролась с природой и временем.
Однако не только с этими двумя, а и зеленым змием тоже. Судя по количеству на полу, тумбочках и даже подоконнике пустых и полупустых бутылок, "змия" дама сия периодически уничтожала. Насколько успешно — вопрос другой.
Она повернулась ко мне, и я подумал, что вот по крайней мере с природой-то бороться ей вовсе и нечего — заключить бы только хотя бы временное перемирие со "змием". Красивые волосы, серые глаза, прямой греческий нос и четкие, чувственные губы — чего еще надо? И ей самой, и окружающим. Меня бы, ей-богу, все это вполне устроило, но вот алкоголь…
А вы замечали, что пьющие женщины почему-то похожи как сестры? Действительно ведь — загадка мироздания: мужики лакают — и все разные, а бабы — ну прямо как нарисованы по единому шаблону. К счастью, моя визави не достигла еще стадии, когда лицо — точно сморщенное печеное яблоко, кожа одутловато-багровая, опухшие конечности, ну и т. д. Однако боюсь, всё впереди. Гадом буду, ей нет еще и сорока, а кожа уже начинает покрываться словно тончайшей сухой сеткой, руки, ноги и остальное теряет понемногу мягкость, эластичность, упругость, и…
Но довольно! Сообразив наконец, что взгляд мой может быть истолкован превратно и нескромно, я переместил его на стену и сделал вид, что засмотрелся на картину — немецкий пасторальный пейзаж, коих во множестве навезли после войны из Германии наши бойцы и командиры. Майя Георгиевна же резво прыгнула в кресло, и рука ее потянулась к недопитому стакану. Похоже, с вином, хотя бутылки, торчащие там и сям как грибы, были самого разного рода и жанра.
Тогда я перестал прикидываться, что поглощен картиной, и прикинулся, что поглощен ею. А она тусклым и бесцветным голосом — такие бывают у пьяниц, когда действие предыдущей дозы иссякает, — проговорила:
— Садитесь.
Я сел в кресло напротив.
— Благодарю.
— Пейте, — царским жестом ткнула она в бутылки, однако я трагически вздохнул:
— Увы…
Уголки полунакрашенных губ (половина помады уже перекочевала на стакан) презрительно опустились:
— А-а, мы за рулем!
Я вздохнул еще круче:
— Кабы только за рулем… — Жалобно развел руками: — Простите… Простите, но я… закодирован.
Есть! Попал! Теперь в ее глазах промелькнула уже явная симпатия, словно к соратнику по борьбе. И одновременно — сочувствие. К соратнику, попавшему в неприятельский плен. Но почти моментально сочувствие сменилось на прагматичную деловитость:
— Всего-то? Господи, ерунда какая! А хотите, раскодирую?
Опешил я совершенно искренне:
— Как это?!
Майя Георгиевна хрипло рассмеялась:
— Да очень просто! Код — всего-навсего вбитая в мозги воля другого человека. И если у тебя воля не слабее, ты запросто эту чужую волю можешь оттуда выбить. Я себя всегда сама раскоди… раскодировываю, когда надоедает.
Что именно надоедает, она не уточнила, но было ясно и так.
Я сделал вид, что испугался.
— Нет-нет, пожалуйста, не надо, а то как заряжу! Я, видите ли, в вашем городе проездом, спешу по делам, ну и… В общем, не надо, ладно?