— От кого охранять?
Я вздохнул:
— Господи, да от всех и вся. От любых форм и видов опасности, понял?
— И от тебя тоже?
— Эй, полегче на поворотах! — испугался я. — Моя скромная, но очень важная персона здесь на совершенно особом положении.
— От слова "ложить"?
— От слова "класть", деревня!
Профессор кротко пожал плечами:
— Понял. Иди жри.
Я же не на шутку заволновался:
— Постой-постой, и больше ты ничего не скажешь?!
— Ах, извини! — Он шаркнул ножкой. — Приятного аппетита!
— Но-но! — задёргался я. — Разве ты не должен мне что-то показать?
— "Показать"?! — Он задумчиво потер нос и: — А-а, это… — И медленно-медленно (вот змей!) полез во внутренний карман куртки, идиотски при том приговаривая: — Где же она есть?.. Неужели я ее потерял?..
Наконец мучитель извлек на свет божий маленькую фотокарточку.
— Держи, маньяк.
Лицо на фотокарточке я разглядывал секунд десять, а потом сунул ее в карман.
— Мерси боку.
— Ну и? Поможет это тебе в твоих аферах?
На "аферы" я решил не обижаться и лишь сдержанно произнес:
— Поживем — увидим.
И вдруг…
И вдруг он решил слегка хлопнуть мне пяткой по лбу…
Дудки. По лбу хлопнул ему я. Слегка.
Он почесал малость ушибленное место и сказал:
— Да, ногами ты всегда работал лучше.
Я возразил:
— Не ногами, а головой.
Мы обнялись и…
И в этот момент скрипнула дверь.
Я оглянулся — на пороге стояла Маргарита, и взгляд ее был весьма и весьма странным.
— Слушайте, — растерянно проговорила Маргарита. — Слушайте… Сейчас звонили из милиции…
Внутри у меня всё напряглось как перед приступом диареи. Н е у ж е л и…
— Ну? — точно резиновым языком с трудом проговорил я. — Звонили из милиции, Маргарита Владимировна, и что дальше?
Ее прекрасное как обычно лицо чуть-чуть исказила трудноописуемая словами гримаска. А после она пожала своими не менее прекрасными, чем лицо, плечами:
— Сидите тут и ничего не знаете. Похоже, уважаемые, ваш третий мушкетер пребывает в данный момент в вытрезвителе аэропорта.
Мы с Профессором сперва очумело уставились на Маргариту, потом еще очумелее — друг на друга, а потом… заржали как жеребцы.
Однако же лично я ржал и думал: нет, ну что за скотина этот Кузнец!..
Глава четырнадцатая
Особых препятствий при вызволении узника из темницы, слава богу, не возникло. Меня в течение всей дороги волновало, не наломал ли в аэропорту Кузнец дров… то есть, ментовских челюстей, — но оказалось, что нет, не наломал.
— Да он как труп был, — неизвестно чему радостно ухмыляясь, сообщил дежурный — молодой лопоухий младший сержант.
— Но-но, сержант, поаккуратнее в выражениях! — окрысился я.
Он удивился моей борзости, однако залупаться, извиняюсь, не стал. Хмуро буркнул:
— Ну как бревно.
Против "бревна" я ничего не имел и потому лишь спокойно поинтересовался, сколько с нас причитается за "услуги".
Сержант сообщил, сколько, и у меня глаза полезли на лоб.
— Эй, командир, вы его что, на золотых носилках из самолета вытаскивали, а потом в верблюжьем молоке купали?
Сержантские уши-локаторы начали багроветь.
— Да ты…
— Да я! А ты — щенок. Так, звоню! Сейчас по-другому запоешь, последние лычки слетят…
Естественно, я брал его на понт (не Мошкину же жаловаться, в самом-то деле), однако не из жадности. Людям мне денег не жалко, мне их жалко ментам. Плохим. А нормальным — тем самим в падлу шакалить. Вообще-то у меня имеется на сей счет даже некая теория. Не вполне собственная, скорее плагиаторско-компилятивная. Это же еще у Гумилева было, что в солдаты, как правило, идут пассионарии — настоящие мужики, воины, оскаленные на чужих. А так называемые суб- (под) пассионарии — хапуги, мародеры и трусы — рвутся в опричники и жандармы. Бить по головам свой народ куда безопаснее, да к тому же выгоднее, нежели воевать с настоящим врагом. Нет, разумеется, это не ко всем ментам относится, далеко не ко всем, но… Но покуда в стране мусоров больше, чем солдат, и покуда живут они гора-а-аздо лучше.
Ну а данный мл. сержант в конечном итоге менжанул. Поверил, что я собрался жаловаться какой-нибудь местной шишке, и почти прошептал:
— Не надо! Не надо никуда звонить.
— Так сколько? — грозно повторил я, и он назвал сумму вдвое меньше исходной, и даже с копейками.
Копейки я милостиво округлил до рублей и рассчитался с ушастым, не забыв напомнить: