— Его имя Джон, — горько сообщил я. — Видите ли, у бедняги вдруг обнаружился жуткий запор.
— Сочувствую Джону, — еще холоднее сказала собеседница. — У вас это, похоже, фамильное — то запор, то сопли. И что дальше?
— Что дальше? Ну, извинитесь, пожалуйста, от моего имени перед Ларисой, а я обязательно заеду или хотя бы перезвоню, но попозже.
— Это всё?
— Да вроде…
— До свиданья. — И "пи-пи-пи" в трубке. Ой, пани Таня, пани Таня! Неужто ревнуете? Э, нет, это не ревность, это что-то иное…
Десять минут пятого. Теперь снова профпауза. Теперь надо дождаться Профессора. Я подошел к двери ванной и постучал:
— Ты не утонул?
— Не утонул! — Голос уже почти человеческий. — Щас в горячей лежу, — радостно сообщил Кузнец. — А чё, вылезать?
— Лежи-лежи, — успокоил я. — Откисай. Время пока терпит. — И добавил: — Алкаш!
— Сам алкаш! — немедленно отозвалась ванная. Протестовать я не стал. Нет, в самом деле — алкаши-то мы, возможно, и не алкаши ("алкаш" — термин скорее социальный, нежели медицинский), но…
Но довольно о грустном. Я просунул голову в кухонную дверь — надо же, Маргарита опять стряпает. Неужто из-за Профессора старается? Я почувствовал тонюсенькие уколы ревности — она никогда не отличалась особым рвением к занятиям кулинарией (в отличие, кстати, от Натали… Ох, Натали-Натали!..), а тут — на тебе! Ну конечно, из-за Профессора, не из-за забулдыги же Кузнеца.
Меня Маргарита не удостоила даже взгляда. Я обиделся, свистнул Джона, и мы вышли во двор. Джон немедля принялся метить все подряд, и я увел его в сад. Осмотреть лишний раз "территорию" не повредит, так почему бы не совместить приятное с полезным? Ну, мы и совместили.
Услышав шум двигателя, я вылупился на часы: ай да Профессор, прямо реактивный! Когда мы с Джоном подбежали к калитке, Профессор уже вылез из машины, и лицо его мне сразу не понравилось — очень хмурое, почти злое лицо.
— Во двор загонять не надо, — предупредил я, открывая калитку и пропуская почтенного востоковеда. — Ну что?
Он прищурился:
— А что — "что"?
Я растерялся:
— Ну, это… видел?
Профессор кивнул:
— Видел. — И вдруг совершенно неожиданно добавил: — Ох ты и гад!
— Почему это гад?! — обиделся я. — Скот еще куда ни шло, но гад… Ладно, одно слово — да или нет?
Он рыкнул:
— Да, твою мать!
У меня задрожали коленки.
— Точно?
— Абсолютно.
— Дела-а-а…
Я медленно опустился на низкую ограду, отделявшую всевозможные клумбы и куртины от дорожки, и полез за сигаретами. Профессор присел рядом, и ограда жалобно заскрипела. Он тоже закурил, и с минуту мы дымили молча. Потом он спросил:
— И даже теперь всё не скажешь?
Я мысленно поёжился. "Всё"!.. Сказать "всё" — это значит помимо прочего признаться в том, что я поимел его как последнего салагу! Нет. Пока — нет. И потому я только лицемерно вздохнул:
— Да ты, брат, и сам уже наверное многое понял.
Это был неплохой ход. Ведь для Профессора сказать: "Нет, старик, ничего я еще не понял", — как серпом по пальцам, это же Профессор! Кузнец — дело другое. Кузнец бы пристал с ножом к горлу: "Ни хрена я не понял! Давай колись, не парь мозги!" и т. д. и т. п. Но Кузнец сейчас и не пристанет, он сейчас вроде как малость опущенный, поскольку виноват, и безо всяких вопросов будет стараться изо всех сил загладить свое несвоевременное пьянство. Ну а Профессор…
Ну а Профессор вдруг солидно, словно перед ученой аудиторией, откашлялся и важным баском пророкотал:
— Нет, в основных-то чертах, разумеется…
ЧТД! Что и требовалось доказать. Ну не терзай, не терзай меня больше! Скоро сам всё узнаешь.
Я тоже кашлянул.
— А как насчет телефона?
Он молча полез в карман и сунул мне белоснежный хрустящий лист бумаги, испещренный как мушиными какашками компьютерными цифрами. Джон рухнул возле наших ног и придавил хребтом мой левый ботинок. Я даже не отреагировал. Я изучал новый "вещдок" по делу.
Изучил. Выдернул из-под лохматой туши ботинок.
— Что скажешь? — Профессор внимательно посмотрел на меня.
Однако я тоже внимательно посмотрел на него:
— А ты что скажешь? — Так и подмывало добавить: "Ведь ты же у нас самый умный!" Но конечно же, не добавил.
— Хреново, — поморщился Профессор.
— Хреновее некуда, — согласился я.
Он покачал головой:
— Да-а-а, кабы знать раньше… — Высокомерно хмыкнул: — Слушай, не обижайся, но, похоже, ты наделал массу ошибок.
Я покорно кивнул:
— Похоже. Я не господь бог и даже не ты.
Профессор притворился, что пропустил эту грубую лесть мимо ушей, и менторским тоном начал: