Первая попытка оказалась неудачной. Трубку на другом конце линии не сняли. При второй попытке, минуты через три, ее сняли, но не то лицо, с которым я хотел говорить. На просьбу же позвать то, потребовали представиться и, когда я отказался, моментально услышал короткие гудки.
Я терпеливо набрал номер в третий раз и с места в карьер сообщил, что ежели мне сейчас же не позовут того, кто мне нужен, то в самое ближайшее время об этом горько пожалеют и тот, кто мне нужен, но главное, тот, кто мне его не позвал.
Услышав наконец знакомый голос, проговорил искусственным басом:
— Немедленно приезжайте в известный вам дом. — И назвал адрес.
— Но!.. — попыталась возмутиться перламутровая трубка.
— Никаких "но". — Тон мой был ледяным, как у зомби. — Приезжайте.
Я едва успел смыть кровь и сменить рубашку, а он уже явился. Я открыл входную дверь, и он вздрогнул от неожиданности:
— Вы?!
— Как видите.
Он нахмурился:
— Что вы здесь делаете?
— Сам не знаю, — пожал я плечами и мотнул головой в сторону двух сопровождавших его дородных молодцев: — Скажите, чтобы пошарили в джунглях напротив кухни. Возможно, найдут кое-что интересное. А после пускай подождут во дворе, ладно? Разговор предстоит серьезный, не хотелось бы прерываться по пустякам.
На мгновение он заколебался, потом отдал соответствующие распоряжения своим орлам и шагнул через порог. Замер, увидев Джона.
— А это что за синьор?..
Признаюсь, на душе у меня просто кошки скребли. Да прикиньте сами: я в коридоре с живым и очень опасным дедушкой, а на полу в кухне его мертвая внучка. В такой ситуации единственным выходом было подробно рассказать старику всю предысторию — надеюсь, поверит, что не я же, в конце концов, убил девушку!
Я хмуро покачал головой:
— Эх-х… Поскольку беседа будет совсем не веселая, зацените уж для начала свой подарок, Владимир Евгеньевич…
Он "заценил".
Придирчиво и даже как-то ревниво осмотрел и ощупал покорно застывшего после моей команды Джона с макушки до пят, аж залез в пасть. Наконец выпрямился и, достав из кармана серой курточки платок, вытер морщинистые руки. Хмыкнул:
— Нормально, юноша. Хорошо.
— Только "хорошо"? А почему не "отлично"? — вяло поинтересовался я.
— Уши слабо купированы.
Я вздохнул:
— Так нам с ним овец не пасти.
— Все равно — стандарт есть стандарт. К тому же жирноват, и рубцов для его возраста многовато. Травите специально?
Я развел руками:
— Да нет. Само-собой иногда выходит…
— Смотрите не перетравите. Иначе скоро и по квартире на цепи и в наморднике гулять с ним будете да к стеночке жаться. Ладно, что дальше?
Я помрачнел:
— А дальше… Проходите, пожалуйста, чего ж торчать у дверей.
Мы проследовали в зал и сели. Он в огромное кресло, я на скромный стул. А Паук постарел, думал я, глядя на его землистое худое лицо. Однако глаза все те же, "паучьи".
— Короче говоря… — преувеличенно бодро хлопнул я себя по коленке. — Только вы, ради бога, в обморок не падайте, сознания не теряйте, в общем — не волнуйтесь.
— Не буду, — пообещал он. — Итак?
— Итак, отвечаю на первый вопрос — насчет того, что я здесь делаю. Увы: "что" — сам покуда не знаю. А вот почему я здесь. — И сунул прошлогоднему папе телеграмму.
Он пробежал ее в тысячную долю секунды. Дёрнул тощим плечом:
— Ну и что?
Я вылупил зенки:
— Как это — "ну и что"?!
Паук сердито засопел:
— Нет, ну а какой, интересно, реакции вы ждали? Я, разумеется, от вашего нового визита не в восторге, но она же не маленькая, в конце-то концов! И ежели ей вдруг приспичило выписать для… хм… сердечных утех вас… Ну, знать, и впрямь дура, я ей это еще год назад говорил.
Мало-помалу я тоже начал выходить из себя.
— Владимир Евгеньевич, прекратите ругаться. Во-первых, она все-таки ваша дочь, а во-вторых: при чем тут дура — не дура?! Главное, милостивый государь, то, каким образом ваша прекрасная дщерь могла отправить эту телеграмму отсюда, коли она загорает на Крите?
Паук привстал:
— Где?!
— На Крите, — повторил я.
Он плюхнулся обратно в кресло.
— Вы рехнулись?
Я кивнул:
— Не исключено. Вопрос номер два: у вас есть внучка?
Старик насторожился:
— Есть…