Разумеется, я пошутил: мой лимит жениховства выбран — но и вслух помечтал. Татьяна меня поняла, осталась по ту сторону прилавка, я — по эту.
Со временем очереди у Татьяниного прилавка не стало. Вошедший в кулинарию прочитывал цены, остолбеневал, шевелил губами, что-то шептал. Татьяна стояла за прилавком одна-одинешенька, как брошенная после масленицы в великий пост Снегурочка. Иногда к ней кто-нибудь подходил, она взвешивала на блюдечке толику винегрету или еще чего-нибудь, выдавала к блюдечку ложечку. Толика тут же съедалась. И я подхожу, уныриваю в Татьянины омута, осведомляюсь: «Танечка, как ваша жизнь?» Она распахивает ресницы, отвечает серьезно: «По-всякому. А как ваша? Вы похудели».
Мы все похудели. Не только потеряли в весе, но и... нам всем стало худо... Тут меня могут прервать: помилуйте, оглядитесь вокруг себя, вы что, не видите шикарных лимузинов с твердокаменными в них господами, дамами в мехах? Спросите у этих джентльменов и леди удачи, каково им в новой реальности Невского проспекта — в бывшей столице бывшей империи, бывшей колыбели революции, бывшем городе-герое, ныне бастионе демократии? У них на лицах написано, что за свою удачу, за свой час фортуны они постоят. Удача, фортуна, то есть наличная валюта из воздуха не берется, а перераспределяется: одни хапают, других оберут. Обобранных в наше время пруд пруди, но и на хапанувших шапки горят...
Зайдите в валютный магазин против бывшего ресторана «Кавказский»... То есть вначале постойте в очереди у защелкнутой двери с охранником в камуфляже. Дверь отщелкнется, и вы попадете в этот военизированный объект. Вы встретитесь с взглядом второго охранника, тоже в форме колониальных войск. Его взгляд как продолжительный выстрел в упор, лицо, прицеливающееся в прорезь, как у телеобозревателя Киселева. Упреждающий взгляд-выстрел охранника военизированного валютного магазина подавляет в тебе потенциального грабителя, а также вопрошает: зелененькие есть? Ах, нет?! Куда лезешь, со своим суконным рылом в калашный ряд?!
Многое на Невском нынче защелкнуто для тебя, «старого русского». «Новые» в свой рай за так не пускают.
Впрочем, Невский проспект искони принадлежал двунадесяти языкам, в отличие от московских изогнутых улочек (не говоря уж о провинции); русский элемент на нем едва уловим (разве что гармонист да красавица Татьяна в кулинарии). В наше время и подавно: латиница на вывесках преобладает над кириллицей, особенно часто встречается словечко shop (на ум почему-то приходит балетная сюита Глазунова «Шопениана»). Однако желаемого кем-то сходства с рю, виа, авеню, штрассе, стрит у Невского проспекта все нет и нет. При крутом нашем вхождении в рынок-барахолку, обрастая слепоглазыми монстрами-ларьками, Невский проспект обретает черты колониальности. Такая уличная торговлишка, как у нас, имеет место в Калькутте или в Бомбее, с тех пор как Индия была колонией. Но статус колонии определяет метрополия. Мы — чья колония? Господа петербуржцы, вы не задумывались над этим?
В Китае тоже процветает уличная торговля и торговлишка, но там продают, в основном, китайский продукт. Никакой водки, кроме китайской рисовой, может быть, настоянной на женьшене, вы не купите в ларьке в Пекине, Шанхае или Нанкине. Тем более чаю. Идущий по улице китайского города иностранец, будь то американец Джон или русский Ваня, не вызывает повышенного интереса. Китайцы исполнены самоуважения. А мы?!
Вот идет по Невскому иностранец, все равно какого подданства и расы.
В кем-то выбранном месте к нему подсыпятся наши даже еще не отроки — подпески, малышня, опоздавшие вступить в пионерскую организацию, примутся что-то всучивать иностранцу, чего-то от него требовать, — «мани», чего же еще — и уже не отступятся, не отпустят или передадут банде таких же жучков-малолеток. Чего, заметим, в метрополиях не бывает, только в колониях, пусть обретших независимость, но сохранивших пережитки.
Помню, раз был в Индии с туристической группой. На всех остановках на нас накатывали россыпи индийской малышни-голытьбы, всучивали цветные камешки, требовали «ченча», «маней» или так протягивали смуглые ручонки за подаянием. Ладно хоть в Индии тепло. В нашей группе была одна партийная дама, все сокрушалась: «Как они докатились до этого ужаса? Ведь в детях будущее страны. Почему не строят социализм? У нас же при социализме такое невозможно...»
В Шри Ланке, в Коломбо, я как-то попал под изрядный тропический дождь. Тотчас у моих ног запрыгал с зонтиком шриланкийский ровесник моего внука Васи. Он подпрыгивал как мог высоко, чтобы зонтик оказался у меня над головой. В одной руке зонтик, другую он протягивал за вознаграждением.