Русский человек руководствуется идеей своей родины. Но это слишком общо и захватанно. Между тем, чем дольше живешь на свете, расставаясь с близкими и иллюзиями, все крепче привязываешься к материку родины. Что есть необманное у русского человека, пережившего все инфляции и девальвации, что грядет ему до последнего издыхания, наставить на путь, это Россия. Кем-то из умных замечено, что Россия — понятие не географическое, а нравственное. От себя добавим: и подсознательно генетическое, хромосомное.
На Невском у Гостиного двора торгуют русскими изданиями. Сказать, что здесь русский дух, здесь Русью пахнет, лучше поостеречься. Рядом с «Правдой», «Русским вестником» новгородским «Вечем», «Народной правдой», «Днем», «Советской» и «Литературной Россией» торгуют голой беспардонной порнухой. Кому-то надо перебить, осквернить. Само слово «русский» всеми средствами вышибается из массового сознания, как изгоняются с рынка сбивающий цену товар и торговец. Вместо «русского» внедряется «россиянин», то есть никакой, ничей, с одним штампом о прописке.
Русские издания тоже разные, как все на свете, несогласные одно с другим. Моментом истины в абсолюте не владеет никто, но в русских изданиях, пусть урезанных, маломерных, вопиющих о своей бедности, несопоставимых по лужености глотки с демпрессой, все-таки можно отдышаться, в них есть первоэлементы самостояния русского человека, в них пишут по-русски, они дают возможность отряхнуться от глумления, навета, услышать душу своего соотечественника.
Почитайте проповеди смиренного Иоанна, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, поверьте ему, как сам он верует в тысячелетнюю православную Русь, — и укрепитесь в отеческом, материнском, божеском призвании пребыть сыном Отечества, самим собою русским, чтобы державе было на кого опереться в смутное время. Владыка Иоанн обладает даром врачевания словом, преисполнен милосердия, нестяжания, братолюбия; разящего гнев ко совратителям России с назначенного ей Всевышним и историей пути, горестно остережение соблазненным. Так воспринимаю статьи-проповеди святого отца я, по-видимому, необратимый безбожник. Честное слово, такого праведно-вдохновленного, беззаветно-мужественного в откровениях автора не знала вся советская пресса, тем более нынешняя рыночная.
Почитайте Юрия Власова, некогда самого сильного человека на планете, удивительным образом претворившего железо мускулов в утонченность интеллекта, талант писателя (одна из его прозаических вещей называется «Справедливость силы»); в проникновенных статьях-экскурсиях по нынешней зачумленной Москве вы услышите голос несчастного, обманутого, все почему-то безмолвствующего народа. Юрий Власов в недавнем прошлом несгибаемый борец против тоталитарного режима, радикальный демократ; его нынешний патриотизм незаемный, выстраданный; со свойственной ему силой полногласия писатель взывает к соотечественникам: опамятуйтесь! соединитесь! при никните к материку родины-матери, иначе в пыль обратитесь!
Русские издания — я не говорю «патриотические»: в атрибуте «патриот» содержится заведомая похвальба, в переиспользовании оного атрибута не обходится без спекуляции, самозванства — предоставляют трибуну национальному самосознанию, ну да, конечно, русскому; без этого мы захлебнемся в струях, бьющих из фановых труб плюрализма. Без национальной скрепы развалится государственность любого народа. А мы только и делаем, что подставляем то одну щеку, то другую, и вот нас хлобыщут: великодержавный шовинизм! и т. д. и т. п.
Однажды я бродил без какой-либо цели, с жалкой парой тысяч йен в кармане по кварталу развлечений Синдзюку в японской столице Токио. Вижу у входа в некое заведение стоят три не очень одетых японки, такие прелестные, как на рекламной картинке, притом живые, телесно-теплые. Я сделал к ним шаг просто так поглазеть, как праздный гуляка. Тотчас мне преградил дорогу неулыбающийся твердый японец, вразумил: «Оунли джапаниз», то есть только для японцев. Он указал, куда идти мне, неяпонцу, ловить мой кайф. Во внешне американизированной Японии строго соблюдается предел проникновения чужестранного в домашнее. Одно с другим не смешивается, как постное масло с водой. У японцев обострено чувство национального самосохранения. А у нас?