И какая-то во всем оцепенелость: замахнулись, содрали с доски почета портреты лучших людей, а саму доску не тронули, так и стоит. Где вы, лучшие люди, ау?! У входа в правление рыболовецкого колхоза имени Калинина доска ветеранов войны и труда, пустая, ободранная. Ну ладно, нет лучших людей, ветераны-то небось еще живы. Доска показателей на пятилетку. Показателей мало. А досок не снимают, рука не поднимается, чего-то ждут.
Идешь по тихой улочке Новой Ладоги, и вся окрестная жизнь нараспашку, все слышно. За оградой у вросшего в землю домика женщина со строгими, страдающими, большими глазами выговаривала девочке: «Ну как же ты могла их потерять? Как ты их выронила? Я же их дала тебе в руки». Девочка горестно хныкала: «Я их выронила из рук не знаю как».
На шаре над воротцами сидела галка с круглым глазом в жемчужном ободке. Галка сидела с таким видом, как будто ей именно здесь надлежит сидеть, навсегда посажена, как и шар.
Средневековая Климентовская церковь в Новой Ладоге, худо, то есть никак не сохраненная, чуть подновленная, достойна отдельного долгого обзирания-обдумывания... Я вошел в открытые ворота на церковное подворье, примыкающее к кладбищу. Две женщины молились на церковь, вкрадчиво мне объяснили: «В ворота входить нельзя, в них вносят покойников в церковь на отпевание. Входить надо в калитку». Я поблагодарил богомолок за наущение, вышел в раскрытые ворота, вошел в калитку. Кладбище в Новой Ладоге на высоченном берегу Волхова вплоть до канала, а с другой стороны город, расширяться некуда. На кладбище множество подолгу живших русских людей.
В самом начале главной улицы Новой Ладоги (конец у церкви), проложенной вдоль Волхова, чуть поодаль от берега — проспекта Карла Маркса — несколько баб сажают в клумбы — бетонные вазы — цветы. Исполать вам, бабоньки! Здесь же в начале проспекта тепло-приютно пахнет свежеиспеченным хлебушком: тут хлебозавод, с пылу-жару продают хлебы, булки, ромовые бабы, пончики; стоит очередь — к теплому хлебушку и постоять утешно.
Далее почта, суровая барышня скажет тебе: «Монет не размениваем». — «А заказать Питер можно?» Барышня: «Слишком дорого». — «А сколько?» — «Сто двадцать пять рублей три минуты». Сообразишь, что можно и не звонить, не ахти в какую даль и уехал.
Живу в гостинице районной, каналом старым окаймленной. Невдалеке кричит петух. День до рассвета не потух. Цветут раскидистые липы. На небе чаячие всхлипы. Темна канальная вода. Неизрекаема беда. Может быть другая концовка: «А где насущная еда?» По словарю Брокгауза в 1896 году в Новой Ладоге было 12 питейных, 86 торговых заведений, при населении 5087 человек. Ежегодная Успенская ярмарка — на Успенье — собирала чуть не всю торговую Россию. Нынче в Новой Ладоге единственная точка, где можно заморить червя, заложить за воротник, в помещении бывшего ресторана «Волхов», теперь безо всякой вывески: и так все знают.
Справедливости ради: напротив оной точки общепита есть вывеска — «ресторан» по-иностранному. «Бриг» по-русски. Из окна гостиницы мне видно: у входа в ресторан «Бриг» весь вечер простоял «вольво» его хозяина, ни один посетитель в «Бриг» не вошел. Ну ладно, полно злорадствовать, еще не вечер, господа.
Гостиница «Радуга», в коей я проживаю, куплена неким господином из «новых русских»; в гостинице удобства общие, стены такие, что слышен мышиный писк в соседнем номере; шаги дежурной на первом этаже как шаги командора. По счастью, мышей нет, я единственный постоялец в отеле. В последний раз, года четыре назад, я платил за номер 1 р. 30 к., нынче тысячу. Посчитайте, во сколько раз... ну, и так далее, это скучно. И... снова замерло все до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь... Только не бродит одинокая гармонь в нашей притихшей провинции.
В последний раз я был в Новой Ладоге как государственная фигура: баллотировался в депутаты Верховного Совета СССР. А?! Не фунт изюму?! Как кандидат я тогда выступал перед избирателями в библиотеке, в обстановке наиболее мне благоприятной, в окружении знакомых книг. На встречу пришли книгочеи, и разговор получился больше литературный. Теперь мало кто помнит о тех давних выборах в некогда бывшем государстве. В нашем округе победа досталась темной личности. Вскоре после выборов все убедились, увидели на экранах телевизоров: темная личность. А среди кандидатов (нас было 12 душ) предлагали себя приличные, обладающие разумом, волей люди. За меня отдали голоса 4 процента избирателей в нашем округе. После мне докладывал Иван Текляшев: «Мы-то с Марьей за тебя голосовали, я и другим говорил: «Этот хоть ошивается в наших местах, везде ходит, знает, что и как».