Мне 57 лет, — напомнил Слава, — мне скоро помирать. Я в партию не вступал, а когда на мэрээске плавал, был секретарем комсомольской организации. А в партию не вступал. У меня отец сорок четыре года в партии, три войны прошел, он мне говорил: «Партии не верь, она обманет». Я необразованный, а вот вы скажите, как же так, там наверху все из партийных верхов и все перекрасились? И этот осинноголовый...
Новое для меня слово осинноголовый, то есть голова — осиновая чурка...
— Вы скажите, как же так, — обращался ко мне с вопросом, но не дожидался ответа Слава, — посмотришь их по телевизору, все образованные, у всех ученые степени, а один одно говорит, другой ему поперек. Как же так? Я необразованный. Я с вахты приду, мне сын говорит, он у меня в парашютно-десантных войсках в Таджикистане служил: «Папа, опять ты выпивал. Ты скажи, куда мы идем? что с нами будет?» Я говорю: «Меня угостили после работы». Ответить мне ему нечего. Мне 57 лет, я скоро умру.
Мне тоже нечего было ответить Славе, я перевел разговор на другое, местное:
— Скажите, Слава... как вас по батюшке?
— Вячеслав Александрович.
— Вячеслав Александрович, что вы можете сказать о вашем председателе Суханове? Почему вы его опять выбрали? Он же двадцатого года рождения...
— Он на Ельцина похож, — все так же спокойно, ясно, разумно глядя, сказал Слава. — Тот наобещает и в кусты и этот... Не хотите по сто грамм принять?
По-видимому, в этом состоял главный пункт Славиной прогулки по липовому, кленовому, березовому, пахнущему цветущей персидской сиренью, древней водой каналов Волхова, Ладоги его родному городку.
— Это можно, — легко согласился я.
Мы поднялись в ту самую точку без вывески. Буфетчица Аннушка налила нам, с улыбкой озаботилась, чем бы лучше закусить. За столом продолжалась беседа, то есть Слава длил свой монолог. Все приходящие знали Славу, подсаживались, вставляли свои суждения. Слава показывал кулак, вполне достойный уважительного к нему отношения, как будто сам удивлялся:
— Сорок два года вкалывал и все вручную! Когда из армии пришел, во мне было 120 килограммов. Не пил, не курил. Мне в армии как некурящему семьсот граммов сахару давали. В детстве в детдоме в Вышнем Волочке доходяга был, а из армии пришел — 120 килограммов во мне было.
— Как можно поделить Черноморский флот? — вскрикивал подсевший к столу Славин товарищ, тоже рыбак. — Это же не по кораблям, не по железу, по душам людей резать. Кто из русских пойдет служить Кравчуку — этому партократу?
— Это же потеха, — встревал другой Славин товарищ, — как они тогда Белый дом защищали, Ельцин с Ростроповичем и с Галиной...
— Надо было им, гэкачепистам, взяться порешительнее и рубануть, — предлагал свою версию исторического развития третий товарищ. — Их Горбач предал, меченый, они на него понадеялись...
Наш неспровоцированный застольный митинг был скоротечен: Славе предстояло идти в озеро на лов. Мы расстались, очень довольные нашей короткой душевной смычкой. Тем более что наш митинг с его оппозиционным радикализмом никому из участников не грозил оргвыводами: что ни говори, а у нас свободное демократическое государство.
Теперь о Суханове.
Приведу несколько выдержек из моей книги 1989 года «Глядя в глаза Ладоги», в ней есть глава, так и названная: «Суханов».
«Из плеяды ладожских корифеев поныне сохранился Алексей Николаевич Суханов, председатель рыболовецкого колхоза в Новой Ладоге с 1960 года по 1986-й...
Суханов родом с Ильменя, из красивого села Коростынь, на яру над озером вознесенного. Росту он саженного, плечи у него такой ширины, что, надо думать, в кубрики — смолоду на флоте — бочком протискивался. Глаза озерного цвета, как у всех на Ладоге и Ильмене (и на Онеге). В войну командовал кораблем в Ладожской флотилии, демобилизовался, после многих ранений, инвалидом 1-й группы, однако выдюжил, после войны служил на Балтике. В 1948 году вернулся в Новую Ладогу капитаном рыболовецкого флота. Тогда флот принадлежал государству, владели им МРС — моторно-рыболовецкие станции, как в сельском хозяйстве МТС.
На Ладоге было тогда шестнадцать мелких рыболовецких колхозов: «:ясьская форель», «Красный пограничник», имени Буденного, «На страже», «Большевик», «Лисья», «Красный рыбак», «Назия», «Возрождение», «Верный путь», «Чайка», «Дружба», еще какие-то... Суханов все помнит, говорит громким голосом, как с трибуны без бумажки. Я с его слов записывал, не поспевал за оратором-рассказчиком, Суханов колхозы объединял в два этапа: сначала по кустовому принципу, по соседству... «С мужиками посоветовались» — и укрупняли. Укрупнение сверху шло, как всюду, но для Суханова важно, что «с мужиками посоветовались». Укрупнили — и вскоре всех под эгиду «одного хозяина на Ладоге» (идея Суханова) — Новоладожского колхоза имени Калинина. «Я их в себя впитал», — Суханов ставит это себе в заслугу.