Э. М. Делафилд
«Возвращение Софи Мэйсон»
E. M. Delafield
«Sophy Mason Comes Back» (1930)
— Вы когда-нибудь видели привидение?
Это не было, как часто бывает, легкомысленным вопросом. И заданный Фенвику вопрос был более чем серьезен. Фенвик увлекался исследованиями парапсихологии, хотя и понимал, что придерживается личных взглядов на подобные явления, а значит не принимает и не обнародует произвольных интерпретаций любого рода.
Он осторожно ответил:
— Несомненно, я видел то, что французы называют «ревенантом».
— Это было страшно? — робко спросила одна из женщин.
Фенвик покачал головой:
— Я не испугался, — признался он. — Не призрака или духа — как бы вы это ни называли. Еще меньше я бывал в так называемых «комнатах с привидениями», с таинственными звуками, необъяснимо открывающимися дверями и тому подобным. Но однажды, в доме, где я увидел ревенанта, я испугался по-настоящему.
— Вы хотите сказать, что вас напугал не призрак?
— Нет, — сказал Фенвик, и на его сосредоточенном умном лице появилось выражение торжественности и ужаса.
Мы спросили, не расскажет ли он нам об этом.
— Я постараюсь, но, возможно, мне придется изложить историю в обратном порядке. Видите ли, когда я вступил в нее, все уже было кончено — далеко в забытом прошлом, не только по ту сторону войны, а даже в конце восьмидесятых. Ну, вы знаете — запряженные лошадьми экипажи, масляные лампы, женщины в шляпках и длинных узких юбках, сбитых сзади в кучу… Во французском провинциальном городке, естественно, тогда все было столь же отсталым от жизни, как и сейчас. (Кстати, это случилось во Франции — я вам не рассказывал?) Не обязательно озвучивать вам название города. Это было где-то в сердце страны, где живут латиняне.
В том местечке был дом — назовем его Ле-Мано. Один из тех высоких, узких французских домов, белых, с голубыми ставнями, с прямой аллеей деревьев, ведущих к парадным ступеням, и угловато разбитыми стандартными розовыми кустами по обе стороны от голубой парадной двери.
Понимаете ли, это был совсем маленький домик, а не замок. Когда-то он принадлежал крошечной общине монахов-созерцателей — кажется, это они создали сад и аллею. Когда монахов стало так мало, что их поглотил другой орден, дом некоторое время пустовал. Потом его купил виноторговец в подарок жене, которая каждое лето использовала дом как загородную виллу для себя и своих детей. Эта семья жила в… Ну, в городке километрах в двадцати отсюда. Они могли либо поехать в Ле-Мано напрямик, либо приехать на дилижансе, который остановился в деревне примерно в полумиле от дома. Большую часть года дом оставался необитаемым, и никто, кажется, не думал, что ему нужен сторож. Либо окрестные крестьяне были очень честными, либо в доме не было ничего стоящего. Вероятно, экономная мадам виноторговца привозила все, что требовалось для летних визитов, и забирала пожитки обратно, когда они уезжали. В доме имелись большие шкафы, встроенные в стену, и она могла запереть в них все, что угодно, взяв ключ.
Семья состояла из месье, мадам, трех или четырех детей и девушки-англичанки, которая должна была присматривать за детьми и прислуживать. Ее называли «Мисс».
Ее истинное имя было Софи Мэйсон, ей было около двадцати, когда она приехала к хозяевам, и говорят, что она была очень хорошенькой.
Можно подумать, что она была полностью занята. Мадам, конечно, позаботилась бы о том, чтобы она получала свое небольшое жалованье и содержание; и, как это принято у французского среднего класса, каждый член семьи был готов выполнять любую работу, которая требовалась, не говоря уже о «своей» или «вашей работе». Софи Мэйсон, однако, была в основном занята детьми. Довольно часто, весной и в начале лета, ее посылали вместе с ними в Ле-Мано на несколько дней подышать деревенским воздухом, в то время как месье и мадам оставались на работе. Между прочим, они, должно быть, были людьми прогрессивными, намного опередившими свое время, ибо «Мисс», по-видимому, позволялось держать детей на улице, вполне в соответствии с английскими традициями и совершенно вопреки обычной французской моде того времени и того класса.
Крестьяне, работавшие в поле, видели, как англичанка с детьми бегала взад-вперед по аллее или уходила в лес собирать землянику. Софи Мэйсон довольно хорошо говорила по-французски, но от нее, естественно, ожидали, что она будет говорить по-английски с детьми, и, если не считать пары слов с людьми на ферме, откуда в Ле-Мано доставлялись молоко, масло и яйца, ей в отсутствие месье и мадам было не с кем поговорить.
Пока на сцене не появился Олсид Ламотт.