На брусчатке лежала большая – около двух с половиной метров в длину – раковина и слегка покачивалась на полукруглой нижней створке после своего недавнего падения. Вот она опять осторожненько приоткрылась, – по-моему, у раковин нет глаз, но похоже было, что она неприязненно наблюдает за мной сквозь узкую щель. Потом моллюск медленно перевалил свою студенистую ногу через край нижней створки, коснулся брусчатки и слегка приблизился ко мне… втянул ногу обратно и снова стал выжидать с приоткрытыми створками. Мне пришло в голову, что, не будь раковина такой дикой, ее можно было бы заманить домой, положить внутрь бильярдный шар, а потом просто кормить ее да ждать, пока шар не обтянется перламутром. Делить однокомнатную квартирку с раковиной, которая куда больше меня, конечно, не слишком приятно, но ради самой большой жемчужины на свете я готов потерпеть месяц-другой. Может, ее даже удастся приручить. Я вынул из сумки рогалик, присел на корточки и осторожно протянул руку к раковине. Она защелкала створками так угрожающе, что я предпочел отступить на несколько шагов. Казалось, что из полуоткрытой пасти доносится тихое ворчание, однако раковина молчала. Я взял длинную рейку, которая лежала в сторонке на строительных лесах, и ткнул ею в черную щель раковины – створки немедленно захлопнулись, дерево так и хрустнуло; подобной хваткой мог бы гордиться даже крокодил. И тут же раковина снова открылась, злобно выплюнула последний кусок рейки, опять вытащила ногу и немножко продвинулась в мою сторону. Края створок подрагивали, будто их колебала какая-то глухая злоба, долго зревшая на морском дне. О жемчужине величиной со страусиное яйцо я больше не мечтал.
Раковина лежала поперек Викарской улочки и перегораживала ее. Я понимал, что проскользнуть мимо мне не удастся, – она снова цапнет меня, и на этот раз дело кончится куда хуже. Если между острыми краями створок окажется моя рука или нога, то их ждет судьба штанины. Я повернулся к раковине спиной, решив пройти внутренними дворами Града.
Сделав несколько шагов, я услышал сзади размеренное шарканье. Я оглянулся: раковина преследовала меня своей подводной походочкой – высовывала наружу ногу, опиралась ею о брусчатку и подтягивалась чуть вперед. Конечно, бояться мне было нечего, потому что двигалась она очень медленно, хотя, судя по всему, сил для этого не жалела. Я неспешно пошел по пустой площади – справа вздымалась высокая стена собора, за спиной раздавалось упорное монотонное шарканье. Прежде чем войти в арку, я обернулся: посреди пустой площади, в полированном граните которой, как в холодной глади озера, отражались огни фонарей, лежал черный овальный предмет; изнуренная раковина отдыхала, ее нога бессильно свешивалась с нижней створки, напоминая язык усталого пса. Я ощутил жалость. Не знаю, за что ты на меня взъелась, может, я и вправду заслужил твою ненависть; когда мы встретимся на морском дне, ты сама решишь, карать меня или миловать, но здесь, в городе, твои усилия тщетны и причиняют тебе напрасную боль – может, лучше нам расстаться по-хорошему? Но раковина снова коснулась ногой холодного гранита и продолжила свой медленный путь ненависти. Она ползла за мной с таким упорством, будто проделала долгое путешествие со дна океана только ради того, чтобы поймать меня, разжевать и съесть.
Я вышел на Градчанскую площадь и спустился к каменному парапету, под которым сияли городские огни; я решил подождать раковину здесь. И в самом деле, скоро я увидел в воротах Града, под статуями борющихся гигантов, острый черный клин: раковина протискивалась узким концом вперед. Она наверняка ищет меня, подумал я, ведь у нее же, наверное, нет глаз? Впрочем, может быть, она чует меня, словно собака. Раковина действительно остановилась в тот самый момент, когда ее полуоткрытое забрало оказалось строго напротив меня; я не мог избавиться от ощущения, что она наблюдает за мной изнутри маленькими злыми глазками. Теперь она двигалась быстрее – площадь шла под уклон, и при каждом шаге раковине удавалось немного скользнуть вниз. Но надежды догнать меня у нее все равно не было. Раковина стала мне надоедать, я помахал ей и пошел по Нерудовой на Малостранскую площадь. Я стал думать о других вещах и напрочь позабыл о раковине.
Идя аркадой дворца Смиржицких, я услышал за собой странный шум: дребезжание, грохот, глухие удары. Я обернулся и вздрогнул. Раковина неслась по наклонной улице вниз, она подскакивала на брусчатке и переворачивалась с живота на спину и обратно, она то и дело натыкалась на бордюры и отлетала на другую сторону улицы, а затем со всего размаху врезалась в запертые главные ворота Тун-Гогенштейнского дворца: раздался глухой грохот – и откололся кусочек панциря, в свете уличного фонаря на сломе заблестел перламутр. Я не мог пошевелиться и стоял, уподобившись барочной статуе на фасаде дворца. Из пивной «У кота» как раз выходила группа туристов – это были японцы, раковина пролетела между ними, точно пушечное ядро, и врезалась в японца в болоньевом плаще, который стоял к ней спиной, от неожиданности он потерял равновесие, перекатился через раковину назад и, все еще лежа на земле, расчехлил видеокамеру и стал снимать несущуюся вдаль диковину, при этом он восторженно кричал что-то по-японски – решил, наверное, что гигантская раковина, как и Голем, и казни на Староместской площади, – это одна из достопримечательностей, что Praga Magica [2] припасла для туристов.